Остров жизни

Поляков Иван

Декстер ещё возвращался в то время. Зимой под белыми зеркалами в гуще прочих, вися меж сном и явью, он видел. Он чувствовал. Он был там.

Но он ещё не был так стар, и в любой момент готов был доказать это любому! Почти что любому.

Проплыв под свисающими с сука водянистыми водорослями, точно продавив тупой мордой портьеру, Декстер прошёл дальше, подметая тучным хвостом ил.

Ещё блеск, но на сей раз уже позади него. Иной блеск. Холодный и жёсткий. Пара серебряных блюд, в каждом из которых, отразился старый, почти заросший след укуса чуть ниже бессильно болтающегося спинного плавника. Оставляемые сомом облачка ила завернулись, отражая движение кого-то другого.

Лёгкий прищур.

Нечто ужасное, колючее зародилось в глубине пары глаз, но сом ничего этого не заметил. Декстер был почти слеп в это время дня, и всё, что ему было доступно, это толчок. Лёгкое движение толщи, вроде как сонный собрат тыркается в воде.

***

Мясистые усы посторонились безвольными лентами в момент, когда тупая морда развернулась в направлении нового отблеска.

Сейчас он поест, потом вздремнёт, а утром, перед самым рассветом, снова заснёт у самого острова в ожидание реакции. Рот сома чуть приоткрылся, будто искривившись в улыбке.

«Пусть не чувствует себя здесь таким хозяином», – словно потешил себя Декстер, в то время как рот его раззявился немыслимо, как будто разделив плоскую голову надвое. Толстые и плотные, жабра раздулись, пропуская ил, водоросли и прочий сор, который не к чему был организму хищника. Мгновение пролетело. Второе, а пасть всё так же была раскрыта и пуста.

«Вбок он рванул, что ли?» – мог бы в раздражении подумать самозваный хозяин вод. Тучное тело его свернуло – налево. По его наблюдениям, добыча почти всегда сворачивала налево, хотя Декстер и не знал почему. Ус уткнулся во что-то твёрдое, ощутил начертанный самой жизнью орнамент. Чуть приподнявшись, сом обошёл препятствие сверху, всё так же водя мордой в поисках наглого отблеска. Он пошёл дальше. И не заметил, как бревно, оставшееся позади, пришло в движение, изогнулось в воде, точно змея.

Взгляд. Густое предчувствие чужого присутствия и опасности тенью затянуло дно, и мелочь, коей сом не приметил, тут же рванула под коряги. Всё точно вымерло, но только позади бредущего короля. Медленно, но неотвратимо, тень настигала Декстера, но был и свет. Отразившись, серебристый по природе своей подводный луч, упал на выпученный белёсый глаз, окрасив его в цвет крови.

Сом не рассуждал. Он рванул сразу же, и лишь это его спасло. Дно, казалось, содрогнулось в момент, когда тупая морда врезалась там, где мгновение назад извивался хвост сома. Сыпучий ил заструился между клыками, в серебряном глазу же зародилась колючая злоба. Мох затанцевал, вторя движениям Декстера.

Сом родился в неспешной мгле. Он вырос в неспешной мгле. Он охотился в ней, но это отнюдь не значило, что он неспособен был, если это потребуется, двигаться быстро. Вниз и только вниз! К ямам, где зародилась проросшее водорослью и подводной жизнью столпотворение.

Пять! Два туаза!

Серебряный, дарующий жизнь во тьме свет исчез, совершенно померк… и от этого лишь заметнее становилось неестественное, не поддающееся никакому описанию сияние глаз преследователя.

Зная заранее, сом обошёл пень, зверь же, ничуть не постеснявшись, ударил в него мордой. Ещё не гнилое, но уже пропитавшее влагой дерево разлетелось. Затрещали выворачиваемые старые корни, и тут же потонули в облаке ила. Всего мгновение это дало, но и одного оказалось достаточно, чтобы преодолеть бугор, поднимающийся чуть ли не к самой границе. На глубину.

Вспахав склон берега брюхом, дракон упал следом, в расходящееся, лишающее шанса разглядеть хоть что-то пепельное облако.

Зверь дёрнулся влево, когтями зацепившись и оттолкнув дерево – пусто, ушёл вправо – никого и ничего. Лишь серебристые плотвички испуганно, но бессмысленно разбегались от его взгляда.

– Ушёл! – на ином, нечеловеческом

языке прорычал зверь, и злоба ртутью разошлась во вскипающем сознании.

– Ушёл!

Рёв ярости вырвался из изогнувшегося во мраке тела, и все звуки по эту сторону чёрной грани растворились. Расплавились, точно воск. Пламя прожгло воду, окутав пасть в жёлтое сияние, высветило потемневшее препятствие за мгновение до того, как жгущая сила смела его. Прорвав вскипающую гладь, костяное бревно поднялось над водой, застыло и ухнуло глухо, разойдясь жирными волнами. Сминая и ломая сучья, будто тех и не было, прочные когти вошли в сырое дерево коряжника. Удар содрогнул дно, и коряжий пень вместе с корнями завалился набок, заполонил воду илом. Удар и облако разошлось кольцами. Мох содрало, а тростник захлестнула, сминая и ломая.

Удар!

Земля и корни полетели в разные стороны. Корни не ломались – лопались, не совладав с яростью дракона. Изогнувшись над водой, алый, точно пропитавшийся кровью, хвост вознёсся, и тут же смял, изничтожил эту часть высокого берега.

Никого и ничего живого. Вонзив когти в дерево, дракон разомкнул страшные челюсти. Он больше не рвал, однако треск всё множился вместе с хвоей на воде. Сосна, величественная, но еле живая лишилась опоры и теперь медленно заваливалась во тьму. Треск падающего колосса на глиняных ногах содрогнул мир, как зверь иной сотрясал мир подводный. Сухие ветви изогнулись, и уже спустя мгновение – хлопок! Глухой и резкий. Развернувшись плешью, дерево, будто в последний раз, на прощанье, подставило сохранившуюся хвою солнцу, прежде чем сгинуть в мир тени. Не успело. Вода захлестнула, навеки скрыв величие.

Дракон не глядя оттолкнул ствол. Для него это было абсолютно не важно. Дерево вонзилось в дно, создав место для новой жизни, и ничего кроме. Ни движения, ни вздоха. Никого.

Дракон был один.

Ни покоя, ни товарищей, ни пары. Его пик был занят.

Дракон был один. Декстера больше видно не было.

Сначала на поверхности показались рога. Левый по-прежнему был обломан. Эта память ещё не скоро сотрётся, так что терпения понадобится во множестве. Окружённая рядами крупных щитков пасть, чешуя и большие, отливающие холодным серебром глаза, с которых медленно сползло мутное и прозрачное лишь местами мигательное веко. Крупные ноздри разомкнулись. Струясь по костяным наростам, чёрная вода втекала меж жёлтых клыков, где сейчас же испарялась, возвращаясь белой дымкой.

Огромные крылья чуть приподнялись, сбрасывая влагу, замерли в таком вот неприглядном виде и вновь плотно сложились вдоль двух костяных, выступающим на спине грядом шипов. Утро наступило. Туман тянулся по воде, и в этой белёсой дымке зарождалось движение. Огни мерцали и метались вдоль камыша. Совсем близко, так что змею не составило труда всмотреться в искажённые беспокойством, уставшие лица. Все разные и вместе с тем такие одинаковые. Подметив блеснувшую во тьме серебряную точку, тёмный на лицо мужчина в одних шоссах вышел вперёд, и до едко-жёлтое пламя заплясало на отточенном металле. «Ну, давай!» – молил его взгляд, и желваки под обратившейся в пергамент кожей ходили ходуном.

Зверя это никоим образом не касалось. Сейчас уж точно. Прибежищем двуногих был берег, так что они имели полное право заниматься там, чем им вздумается. Хоть на головах ходить, и дракона последнее ничуть бы не удивило. Их было множество, зверь же лишь один за стенами ставшей твёрдой от корней земли. Его крепость – остров, к которому ни одно живое существо приближаться не смело.

Холодное сознание содрогнулось. Всё это было так… ничтожно.

Слепая и необузданная, присущая молодости ярость постепенно отступала, и равно редели струящиеся тусклые белёсые ленты.