Остров жизни
Шрифт:
– Бабы среди войны так не разгуливают, а значит, не тронулись. Может, кто другую весть принёс, – подытожила девушка.
Молчание. Всё же несколько сдавший за последние годы мельник взглянул на неё странно неуверенно. Понимание сказанного пришло к нему не сразу, но и после особенной уверенности сей факт не добавил.
– Схожу-ка я, – глухо сообщил ещё один бочонок. Пригладив бороду, что, в общем, не сделало её сколь-нибудь менее белой, Бод подмигнул выпучившему на него круглые и абсолютно не понимающие глаза карапузу.
Мона поджала пухлые губы, однако, обладая чем-то,
Обходя людей, бесцветный вал двинулся дальше. Ещё один. Бод вернулся прорвав третий.
– Свои, – прогудел мужчина, однако выдохов облечения не последовало. Многие присутствующие знали нового мельника с детства, и не им нужно было объяснять, что означал этот бесцветный тон.
Сопнув, выгоняя белых мошек из-под носа, Гюстав проснулся. Непонимающе моргнул и поднял взгляд. Глаза у него были чёрными точно как у отца.
«Ну давай, договаривай уже».
Ноздри мужчины раздулись. Не в характере Бода было тянуть паузу, и потому он выдал всё, что увидел, стоило очередному валу сойти:
– Дети, а вы видели когда-нибудь рыцаря в латах?
«Однажды я видел одного из них. Потом я увидел второго, а после и третьего. Я много их видел, и знаете что? Я до сих пор понятие не имею, что лучше: прихлопнуть или подождать пока сам слетит».
(Кузьма Прохожий. Из услышанного на дороге).
Нужно ли описывать реакцию, которая и без того была очевидна? Возопив и заулюкав, малолетние деревенские попрыгали с саней, побросали ледяные «игрушки», которые многие собирали по дороге. Радости их не было предела, но это никоим образом не относилось ко взрослым. Многие не понаслышке знали этот тон, и не им нужно было объяснять, что мельник сказал куда больше, чем прозвучало.
Рыцарь, лишь один, и это уже само по себе было странно. В военное время сотню было куда проще встретить, чем десяток и, соответственно, куда как проще, чем одиночку, даже без пары. Захрустел белый пепел под сапогами, и сэр, надо отдать ему должное, – самый настоящий, забросил поводья на сбившуюся в колтун гриву. Сделал шаг, и тут же волна ребятни захлестнула его, не дав и шанса продвинуться ещё сколь-либо.
Крестьяне не любят рыцарей, и это так. Не любят все: и те, кто встречались с ним на поле брани, и те, кто только слышали о высоком искусстве рубки голов[3]. Человек на величественном коне и в блистающем металле, недостижимо могучий, точно демон или ангел. Сила и власть, дарованная по праву рождения. Мало кто любит лучших, но их уважают, признают величие, а в смутное время только это и требовалось.
Сила манила, точно свет фонаря, даже если на проверку дворянин и не настолько превосходил по внешности
Кашлянув в кулак, Гай покосился на Ивеса. Мужчина был чёрен и хмур, точно грядущая буря. Изжёванная соломинка гуляла у него во рту, а взгляд говорил, ясно и отчётливо: «И накой?! Не надо нам никаких мосье!»
– Ну всё-всё, – улыбнувшись, попытался успокоить ребятню рыцарь.
Да какое там, из сыра и опилок, мальчишки и девчонки окружили старика, не замечая друг друга. Кто-то стоял, словно ноги его вкопали, как это делали Хлоя и Артюр, всматривающиеся в сложный орнамент на нагруднике, прочие же скакали, пытаясь дотянуться до чего-то чуть более существенного. Металлическая перчатка легла на филигранную рукоять. Вздох. Атаковать рыцарь и не думал, скорее, напротив: пытался защитить свою честь. Отстоять достоинство в общем, и этот самый меч в частности.
– Гюстав!
На общей волне обрётший решимость мальчишка бросил на отца непонимающий, а спустя мгновение опустил разочарованный взгляд. Последовав дурному примеру, его сосед тут же уцепился за ножны, что покачивались на боку мужчины.
Пока что Гаю было не до них. Пока что.
– В кадушку засуну! – вторила Зое, и мальчишка сразу втянул голову в плечи.
Сопнув обиженно, Гюстав по локти сунул руки в карманы. Досада проступила сквозь обычную маску безразличия.
«Ну вот, может же, если захочет, – удовлетворённо подумала мать. – Ну в точности отец».
***
Сефас, кузнец, приютивший их когда-то, сделал это вновь. При предыдущей их встрече только намеривающийся приблизиться к этой страшной дате – пятьдесят, мужчина в памяти Зое смотрелся необыкновенно молодо и бойко.
Брис тогда даже позволил себе, возможно, грубый по местному, но конкретный комплимент:
– Черепах ешь?
На что кузнец в той же манере, взлохматив затылок и, криво усмехнувшись, ответил:
– Если те с фасолью, то чего нет?
Как ни жаль, но на самом деле к рептилиям кузнец не имел никакого отношения. Всего пара слившихся в бесконечную череду забот лет, и лицо Сефаса разительно изменилось. Старость шрамами морщин прошлась по лбу, посеребрила вихры и сгорбила их знакомого. Глаза его выцвели, а движения стали совершенно скованными.[4] Из мужчины в старика. Обезаруживающими были эти перемены, но ещё более удручающе прозвучала новость.
– Мы отрезаны, – взлохматив затылок и криво усмехнувшись, заметил кузнец. Совсем не весило усмехнувшись.
Комната перевернулась, и оказавшийся вопреки обыкновения над головами пол с оглушающей мощью шарахнул всех присутствующих по затылку. По глазам ударил ослепляющий снежный отблеск. Всего два слова, но в них прозвучало всё. Что здесь можно добавить? «Но они же позади!» Мысли Зое запрыгали, да так скоро, что даже сама она не имела и шанса ухватить какую-нибудь за хвост. По счастью, ей никогда и не требовалось думать, чтобы говорить.