Остров жизни
Шрифт:
«Жалко ему, Как-же… А, ладно».
– Слушай, знаю же, что врёшь. Давай говори уже.
Гай отвернулся.
***
Дорога выглядела необыкновенно мирной. Лишённая растительности лента между чёрных, ободранных стволов. Белая, но не Зое надо было объяснять, что на самом деле снег был сырым и липким, а эта гладь не более чем заледеневшая за ночь корка. Ловушка для не местных. Белое лезвие драло одежду и ноги лошадей, оставляя позади бредущих алую, ломанную тропу.
Гай стоял все так же неподвижно:
– Что у тебя с ним? – внезапный вопрос.
«С
«Это он что, к Ассу меня приревновать умудрился? И на собрании не иначе об этом же думал. Война грядёт, а этот ненормальный обо мне думал?!» – про себя поразилась Зое, но ещё раньше она расхохоталась. Звонко и совершенно забыв про мороз. Точно чувствуя несоответствие, пёс за парой заборов захлебнулся лаем, как будто осуждая. Кобыла повела большою головой. Как и все впервые оказавшиеся у озера, здесь она чувствовала себя донельзя неуверенно.
Обиженно сопнув, Гай отвернулся.
– Да успокойся. Я с ним ещё, когда все в одной рубахе ходили, гоняла.
– В одной рубахе?
– К словам не придирайся. Мы просто очень старые знакомые.
– И? – требовательно уточнил Гай.
– И всё! – всё ещё посмеиваясь, отрезала Зое. – И отстань от несчастного животного. Ему и без того нежарко. Не лишай последнего.
На сборы ушло чуть больше четверти часа. Разделавшись[1] с курятником, Ивес молча, и лишь скрежеща, перетащил тёплые вещи на повозку Бриса, к которой тот на зиму приделал полозья. Многие несли сюда узлы, так что ещё одному фунту груза никто особенно не удивился. Марта собирала детей, Зое же задержалась в коровнике. Да, как ни странно, но она слишком много времени провела в поле, чтобы бросить ни в чём не повинных рогатых так. Внешне девушка волновалась о коровах, а на проверку все мысли были о детях. Большие, чёрные и томные глаза. Рука Зое легла на чуть шершавую шею. Жизнь пульсировала под её пальцами.
«Мы вернёмся. Обязательно вернёмся".
Решение было принято, и остальное имело небольшое значение.
– Уходим.
[1] Как он сам заявил, и чтобы это ни значило.
Глава 2. Рука держащая.
Пустой город. Мёртвый город. Именно такую картину рисовало сознание Зое, в то время как ветер мерно, но неотвратимо выдувал девичью душу. Девичью. Девчонкой она себя чувствовала на этой дороге, и сама боялась в этом себе признаться. Те же козлы[1]. Тоже непонимание будущего и, что немаловажно, та же ругань подпирающая телегу и несущая приободрение лошадям.
Они шли тяжело и медленно. Полных одиннадцать[2] лет назад колёса увязали в грязи и только и делали, что тыркались от кочки до кочки, так что основной силой становились плечи, подпирающие позади. Прошло время, грязь заиндевела, и что же? Они вновь едва продвигались. Снег нещадно налипал на полозья, так что лошадь ушла в мыло, и дорога спорилась лишь за счет плеч деревенских.
Напевая заунывно, ветер трепал рукав.
Чёрные стволы медленно плывут по левую руку. По правую –
Опустив взгляд, она нашла чёрную макушку под простым платком. Кто-то из мальчишек с совершенно детской непосредственностью возился в тюках. Кто-то, пользуясь медлительностью их продвижения, поддевал снег, идя рядом, а Гюстав по-прежнему спал, уткнувшись носом в плотный рукав. Ну и пусть спит. Не к чему ему было знать, куда они едут и зачем. Он и не знал и спал только поэтому.
«Ну и пускай», – подумала девушка и сглотнула, всматриваясь в безмятежное лицо. Совсем не такое, как у взрослых. Люди шли без надежды и веры, просто шли, и не по себе становилось от одного вида сгорбившихся фигур. Мона куталась в платок, несколько светлых прядей выбились и следовали движениям холодного воздуха. Лицо старой подруги было непроницаемо.
«Всё обойдётся. Не может не обойтись».
«К-ар-р-р!» – протяжно пропел лес, и многие содрогнулись. Чёрные стволы, почти без сучьев, чёрные крылья на фоне пепельного купола. Большая темная птица на ветви ободранного зимой вяза. Завалив голову, точно курица, ворон взглянул на бредущих большим чёрным глазом.
«Вот ведь скотина безрогая», – не особенно размениваясь на сложные конструкции, сухо и чётко определила Зое. Точно подслушав её мысли, старая птица обиженно нахохлилась. Перья на спине её встали дыбом, поднятые ветром, обнажив совершенно прозаичную белую кожу. Чёрные крылья расправились, сбив белую пыль со ствола.
«Кар-р-р-р!»
– Тётя Зое, а мы скоро вернёмся? – прозвенел колокольчик у левого плеча.
Чуть повернув голову, Зое подметила карапуза в ярких шоссах, поддевающего лёд и не сводящего взгляда с соломенного золота.
– Очень скоро, – улыбнулась женщина. – Очень.
– Брр-р-р! Стоять! – точно из бочки прогремел голос Бода, и рука впередиидущего схватилась за заиндевевшие поводья. И вновь, как и когда-то, не удержав равновесие, Ивес растянулся в полный рост. Обнаруживший себя подо льдом белый пух тут же набился мужчине в рот, нос и даже уши.
– Какая Жаба велела остановить?!
Зое могла бы улыбнуться. Она почти сделала это, но за мгновение до остекленевший взгляд уцепился за ряд вмёрзших в обочину домов, сразу за которыми начиналась река. Едва заметная, и тем не менее очевидная напряжённость поселилась в окнах и здешних дворах. Непросто было смотреть против ветра, однако девушка отчётливо различила, как, поднявшись над полыньей, чья-то фигура прогнулась под тяжестью пары деревянных вёдер. Как не глянь, но на мужчину эта тень ну никак не походила.
«Как так?»
Обернулась. Уже вдоволь наездившийся и, точно ребенок, сидящий меж тюков, Асс поднял совершенно несчастный взгляд. Тонкими струйками ледяная пыль ссыпалась с сафьяновых сапог, плаща, макушки и… одним словом, отовсюду, где она могла набиться.
– Ты же сказал, что силы обороны стронулись?
– С-с-сказал, – не особенно уверенно сообщил торговец, и обледеневшая борода стала клином. – Им то же, что и в-вам с-с-сказал.
Раз сказал, значит, должны были уйти. Эта мысль была столь очевидна, что не заслуживала права быть озвученной. Аккуратно отстранив завозившегося недовольно мальчишку, Зое приподнялась в козлах. Нет, не разглядеть.