Острова утопии. Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940—1980-е)
Шрифт:
…гибнут родные на глазах, расстреливаются, вешаются, теряется все имущество, переживается непрерывный обстрел. В большой части случаев можно отметить ситуации, непосредственно угрожавшие смертью самому подростку: поджог избы <…> угрозы повесить, избиения и т.д. Подростки неделями спасаются в лесу, в окопах, голодают 255 .
На конференции, проведенной в апреле 1946 года, Е.А. Осипова заявила, что психические нарушения у детей обусловлены не только физическим неблагополучием и черепно-мозговыми травмами, но «многообразной психотравматизацией, связанной с военной обстановкой» 256 . В статье, поступившей в редакцию журнала «Невропатология и психиатрия» в декабре 1946 года, Сухарева еще раз определила отклонения в поведении у советских детей как формы «реакции на психическую травму» и как «психические последствия травм», и рекомендовала «учесть роль психогенной травмы в формировании последующей структуры характера человека» 257 . Судя по сборнику «Проблемы современной психиатрии», опубликованному в 1948 году, к этому времени словосочетание «психические травмы военного времени» среди советских детских психиатров было уже общепринятым 258 .
255
Сканави Е.Е. Реактивные состояния военного времени в подростковом возрасте // Проблемы психиатрии военного времени. С. 239 – 247, цит. с. 240.
256
Осипова
257
Сухарева Г.Е. Узловые проблемы детской психиатрии как сравнительно-возрастной дисциплины // Невропатология и психиатрия. 1947. Т. 16. № 2. С. 3 – 9.
258
См.: Симсон Т.П. Особенности структуры и течения нервно-психических заболеваний у детей в условиях военного времени // Проблемы современной психиатрии / Под ред. Л.Л. Рохлина и Т.П. Симсон. М.: Академия медицинских наук СССР, 1948. В том же сборнике Э.М. Башкова писала о «массивных психических травмах в годы Великой Отечественной войны»: Башкова Э.М. К вопросу о компенсации нервно-психических нарушений у подростков // Проблемы современной психиатрии. С. 472 – 479.
Используя термин «травма» применительно к психическим проблемам и «дефектам психики», детские психиатры 1940-х годов ориентировались на работы психоаналитиков, психиатров и психологов 1910 – 1920-х. Психиатры 1940-х изучали аффективные расстройства детей и утверждали, что девиантное поведение было результатом пережитых детьми соматических и психических травм. Так, например, Т.С. Симсон писала:
…Матерям и воспитательницам детей, переживших зверства фашистов, гибель близких, следует понимать, что ошибочно мнение о необходимости избегать разговоров с детьми о пережитом. Наоборот, чем полнее будут высказывания ребенка на тему о том, что еще гнетет его психику, тем быстрее и полнее наступит изживание тяжелых потрясений 259 .
259
Симсон Т.П. Как бороться с детской нервностью. С. 20 и особ. с. 27.
Этот призыв эксплицировать пережитое прямо противоречил действовавшему в СССР негласному запрету публично обсуждать психические травмы, нанесенные войной 260 .
После 1951 года детские психиатры стали сводить исследования психологических проблем к изучению их невропатологической и физиологической основы. Это изменение было обусловлено так называемой «Павловской сессией» Академии медицинских наук, на которой советская нейропсихология и патопсихология, а также многие направления в нейрофизиологии были подвергнуты идеологическому разгрому 261 . Однако, несмотря на это изменение, описания детских психических заболеваний в 1950-е годы сохраняли психоаналитические обертоны: детские психиатры подчеркивали социальные и эмоциональные аспекты описываемых явлений и настаивали на том, что патологические механизмы – как в психической, так и в соматической динамике – стали более понятными для них в свете военных переживаний 262 .
260
Подробнее об этом запрете см. в статье М. Майофис в этом сборнике. – Примеч. ред.
261
Совместная сессия Академии наук СССР и Академии медицинских наук СССР 28 июня – 4 июля 1950 года и объединенное заседание расширенного президиума Академии медицинских наук СССР и Пленума правления Всесоюзного общества невропатологов и психиатров 11 – 15 октября 1951 года.
262
Симсон Т.П. Неврозы у детей. Их предупреждение и лечение. М.: Медгиз, 1958. С. 133; Она же. Пути развития научной мысли в детской психиатрии в СССР и за рубежом // Вопросы детской психоневрологии: Сборник трудов / Под ред. В.М. Банщикова. М.: Государственный научно-исследовательский институт психиатрии, 1958. С. 11 – 19; Писарницкая А.М. Вопросы организации психоневрологической помощи детям в Тамбовской области // Там же. С. 324 – 328; Кутанин М.П. Детская психиатрия и психогигиена // Там же. С. 30 – 37; Пивоварова Г.Н., Симсон Т.П. Неврозы детского и подросткового возраста // Неврозы: Труды конференции, посвященной проблеме неврозов. Ленинград, 6 – 9 июня 1955 г. Петрозаводск: Государственное издательство Карельской АССР, 1956. С. 58 – 63.
Сдвиг в описании девиантного ребенка с акцентирования преступности и опасности для общества к образу «угрожаемой» жертвы военных обстоятельств можно проследить по описаниям симптомов детских психических аномалий в медицинской литературе 1940-х и начала 1950-х. Среди этих симптомов фигурируют дисфункции пищеварительных, дыхательных, сердечно-сосудистых, мочеполовых и двигательных систем, а также расстройства сна, фобии, тики и нарушения речи. Патологические привычки (такие, как сосание пальцев или мастурбация) и «навязчивые состояния» (фиксация на определенных идеях или синдром навязчивых действий) тоже считались симптомами психических заболеваний. Однако для нашего исследования важнее другое. Врачи полагали, что склонность к побегам из дома, вранью, воровству, порче предметов и другие действия, которые до этого рассматривались как проявления «трудновоспитуемости» и часто давали повод для криминализации детей, на самом деле были патологическими процессами, порожденными теми ситуациями, которые нанесли травму детской психике 263 . Детей стали называть «страдающими», «повышенно ранимыми» и «нуждающимися в помощи». Психиатры объясняли, что «страх» держит пострадавших детей «в своей власти» и что их дурное поведение – «результат слабости, а не злостного нарушения дисциплины» 264 .
263
Этот список проявлений дурного поведения совпадает со списком, составленным Британским советом по работе с трудными детьми. См.: Wheatcroft S. Cured by Kindness? P. 150. Он также поразительно похож на список симптомов посттравматического расстройства, принятый в 1980 году Американской психиатрической ассоциацией.
264
Симсон Т.П. Неврозы у детей. С. 167; Сканави Е.Е. Реактивные состояния военного времени в подростковом возрасте. С. 241; Башкова Э.М. К вопросу о компенсации нервно-психических нарушений у подростков. С. 478. См. также: Кононова М.П. Психологический анализ астенического состояния при истощении (у детей и подростков) // Проблемы психиатрии военного времени. С. 248 – 254; Сухарева Г.Е. Теоретические предпосылки к организации психоневрологической помощи детям // Вопросы детской психоневрологии. С. 20 – 29.
В своих работах 1947 – 1958 годов Т.П. Симсон утверждала, что травмы могли возникать и в мирное время. Их могли порождать неправильные педагогические действия, такие как запугивание детей, угрозы, избиения, упреки и в целом «нервная обстановка в семье» 265 . Так, например, она анализирует историю болезни девочки по имени Тома. В четырехлетнем возрасте она испытала страх перед воздушными бомбардировками, а затем, когда ей исполнилось 10 лет, она видела, как ее отец пытался покончить с собой. Из-за этих травм девочка стала медлительной, слабой, быстро уставала и
265
Симсон Т.П. Неврозы у детей. С. 121.
266
Там же. С. 119 – 122, 170, 179. Подобнее см. также: Симсон Т.П. Как бороться с детской нервностью. С. 24, 26; Башкова Э.М. К вопросу о компенсации нервно-психических нарушений у подростков.
267
См., например: Симсон Т.П. Неврозы у детей. С. 129; Она же. Как бороться с детской нервностью. С. 27.
Зафиксированные медиками патологические черты поведения или повседневного состояния – вялость, заторможенность, угнетенность, пассивность, нерешительность и застенчивость, но также и повышенная возбудимость, расторможенность, грубость, упрямство и неумение приспособиться к коллективу – противоречили образу активного, энергичного, эмоционально устойчивого, дисциплинированного и трудолюбивого советского нормативного субъекта. Утверждая, что расхождение между нормой и реальным поведением не было обусловлено злонамеренностью детей, советские детские психиатры подчеркивали, что их научная цель – преодолеть это расхождение. В их публикациях приводились примеры успешного возвращения детей к нормальному поведению. С этой точки зрения, детская психиатрия 1940 – 1950-х годов довольно сильно напоминала дефектологию периода, предшествовавшего постановлению 1936 года.
Обе дисциплины рассматривали отклоняющееся поведение как элемент общей клинической картины и считали научное наблюдение главным источником информации, необходимой для того, чтобы понять личность ребенка и изменить ее «в должную сторону» 268 . Вполне в духе Выготского и дефектологов 1920-х послевоенные психиатры не просто определяли детскую личность как «больную», но также предлагали научные доказательства «богатых компенсаторных возможностей» такой личности и «большой гибкости» нервной системы ребенка. Советские специалисты по детской психиатрии стремились учитывать то, что осталось сохранным в детской психике после ущерба, нанесенного войной, и заявляли, что их наука способна «компенсировать» утерянные функции.
268
Симсон Т.П. Как бороться с детской нервностью. С. 22.
Эти рассуждения детских психиатров были похожи на мысли А.Р. Лурии который в заключении изданной в 1947 году монографии «Травматическая афазия» подчеркивал, что «восстановительное обучение» должно быть направлено на психологическую компенсацию дефекта – а эта идея прямо шла от Выготского 269 . Э.М. Башкова утверждала, что подростки, увлекающиеся бродяжничеством и приступающие к работе без интереса, являются «личностями с патологическим поведением», но «процессы компенсации» могут превратить их «в социально полноценных» 270 . Симсон соглашалась с тем, что детскую нервность следует понимать не как «глубокое нарушение психики», а скорее как «функциональное нарушение», которое «сравнительно легко ликвидируется при соответствующих лечебно-воспитательных мероприятиях» 271 .
269
Лурия А.П. Травматическая афазия. Клиника, семиотика и восстановительная терапия. М.: Издательство Академии медицинских наук СССР, 1947. С. 348 – 349.
270
Башкова Э.М. К вопросу о компенсации нервно-психических нарушений у подростков. С. 477.
271
Симсон Т.П. Детская нервность. С. 4. Высказанные здесь идеи Симсон почти дословно повторила в своей книге 1958 года «Неврозы у детей»: см., например, с. 123, 209. См. также: Сухарева Г.Е. Клинические лекции по психиатрии детского возраста. С. 11 – 12; Сканави Е.Е. История детского отделения // Проблемы психиатрии военного времени. С. 34 – 56, цит. с. 42.
Но какими должны были стать эти «лечебно-воспитательные мероприятия»?
Терапевтическое вмешательство прежде всего подразумевало труд. В соответствии с официально одобренным мнением о том, что трудовое обучение открывает возможность всем маргинализированным людям приобрести профессию и тем самым интегрироваться в советскую жизнь, детские психиатры в послевоенные годы разрабатывали реабилитационные модели, основанные на внушении детям ценности труда. Производительный труд считался лечебным средством в отношении подростков с проявлениями антисоциального поведения. В любом учреждении для психически больных детей должна была быть «лечебно-производственная мастерская» 272 .
272
Рассмотрение официального советского понимания труда как педагогического средства см. в: Kelly C. Children’s World: Growing up in Russia, 1890 – 1991, особенно гл. 5 и 6; Holmes L.E. The Kremlin and the Schoolhouse. Reforming Education in Soviet Russia, 1917 – 1931. Indianapolis: Indiana University Press, 1991; Fitzpatrick Sh. Education and Social Mobility in the Soviet Union, 1921 – 1934. Cambridge: Cambridge University Press, 1979; Madison B.Q. Social Welfare in the Soviet Union. Подобный подход к труду не был чисто советским, он совпадал с международными взглядами на специальное обучение. См., например: Wheatcroft S. Cured by Kindness? P. 152; Osten Ph. Photographing Disabled Children in Imperial and Weimar Germany // Cultural and Social History. Vol. 7. № 4. P. 511 – 532; Ferreri G. La dichiarazione di Ginevra // L’Infanzia Anormale. Bollettino dell’Assistenza Medico-Pedagogica dei fanciulli anormali. 1925. Vol. 18. No. 2 (May). P. 25 – 27.
Несмотря на почти ритуальные в советских условиях призывы лечить детей трудом, специалисты конца 1940-х – 1950-х годов подчеркивали, что для детей с поведенческими девиациями необходим облегченный режим, который содействовал бы их физиологическому укреплению. «Щадящая терапия», отдых и «новые жизненные установки» считались лучшими методами лечения психически больных детей 273 . Любой раздражитель, который мог потенциально вызвать девиантное поведение, должен был быть заменен соперничающим с ним фактором, вызывающим интерес и «эмоциональную связь с жизнью» 274 . Таким фактором мог стать производительный труд – хотя и всегда соразмерный психофизическому состоянию ребенка, – но прежде всего подразумевались увлекательные учебные занятия. Так, например, Сканави писала о педагогической работе в специальных медицинских заведениях:
273
Сухарева Г.Е. Теоретические предпосылки к организации психоневрологической помощи детям. С. 24; Симсон Т.П. Пути развития научной мысли в детской психиатрии в СССР и за рубежом. С. 16; Она же. Неврозы у детей. С. 180.
274
Сканави Е.Е. История детского отделения. С. 36.