Острова утопии. Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940—1980-е)
Шрифт:
Сухомлинский и Макаренко часто воспринимаются в ретроспективе как две почти идентичные фигуры позднесоветского педагогического пантеона; однако в конце жизни украинский учитель все более резко (и прямо) спорил с Макаренко. Более подробный историко-идейный анализ показывает, что они представляют два разных направления в педагогике. Прежде всего, их отличает акцент на личностном или коллективном понимании воспитания, а также установки соответственно на технически-универсалистский и органицистски-локальный подходы. Если для произведений Макаренко ключевыми образами являются заводской цех и собрание воспитанников, то в сочинениях позднего Сухомлинского – беседа ученика и учителя в ухоженном школьном саду.
В этой работе я хотел бы остановиться подробнее именно на этих двух аспектах деятельности педагога, как правило не находящихся в фокусе современных исследователей: во-первых, на полемике Сухомлинского с Макаренко и его пониманием коллектива, во-вторых, на региональном/национальном содержании и фоне его творчества второй половины 1960-х годов. Анализ различий между концепциями Макаренко и Сухомлинского начался в время перестройки, но по многим причинам был и эскизным, и методологически очень ограниченным 653 .
653
См., например, отклики на публикацию давней статьи Сухомлинского «Идти вперед» [1967/1968], где он подробнее всего говорит о своих расхождениях с Макаренко: Кумарин В. Вперед… к Макаренко // Народное образование. 1989. № 8. С. 78 – 81; Турбовский Я. Диалог через двадцать лет // Там же. С. 81 – 85, а также: Давыдова А.В. В.А. Сухомлинский и борьба идей в советской педагогике 60-х гг. // Народное образование. 1993. № 7 – 8. С. 114 – 120; Современные проблемы истории образования и педагогической науки: В 3 т. / Под ред. З.И. Равкина. М., 1994. Т. 1. С. 37 – 40.
Творчество Сухомлинского, на нынешний взгляд, кажется амальгамой самых разных оттепельных дискурсов – рассуждений о «становлении личности», о «гражданском долге» и о воспитании семейных чувств, антиимпериалистических тирад (главным нервом которых была ненависть к фашизму), штампов атеистической пропаганды и скрытой христианской риторики. Сегодня в нем важно понять не только наиболее интересную «гуманистическую» часть и важную культур-национальную составляющую, но и советско-ортодоксальную компоненту, которая не всегда была только данью времени и тоже эволюционировала с десятилетиями.
Вначале следует кратко упомянуть о значении фигуры Макаренко для советской педагогики того времени, когда Сухомлинский начинал свою учительскую и публицистическую деятельность. Можно сказать, что канонизация именно общепедагогических идей Макаренко тоже состоялась посмертно – в 1930-е годы для широкого общественного сознания он был в первую очередь талантливым прозаиком, художественно воплощавшим опыт «перековки» и воспитания нового человека. Именно в этом качестве о нем как о творце социалистического эпоса писал, например, знаменитый философ Георг Лукач 654 . Макаренко – теоретик воспитания – был легитимизирован и канонизирован несколько позже. Исследователи творчества Макаренко выделяют еще в сталинское время две дискуссии о его наследии (на рубеже 1930 – 1940-х и в самом конце 1940-х). Любопытно, что авторитет создателя «Педагогической поэмы» становится незыблемым – в заданных официальных рамках – уже скорее к концу сталинского правления.
654
Глава в книге: Lukacs G. Der russische Realismus in der Weltliteratur. Berlin: Aufbau, 1952.
В послесталинское время идеи работавшего на Украине Макаренко начали на страницах и общесоюзной и республиканской печати трактоваться в более гуманистическом духе – и с оглядкой на новую производственно-политехническую «трудовую» конъюнктуру 655 . Тем важнее выглядят на этом фоне попытки пересмотреть или ревизовать наследие Макаренко уже к концу оттепельной эпохи – на волне утверждения принципа личности и внимания к индивидуальности 656 .
655
См. типичный образец: Нежинский Н.П. Педагогические идеи А.С. Макаренко и современность. Киев: Радянська школа, 1963.
656
Фролов А.А. А.С. Макаренко в СССР, России и мире: историография освоения и разработки его наследия (1939 – 2005 гг., критический анализ). Н. Новгород, 2006; см. подробнее: Бикбов А.Т. Тематизация «личности» как индикатор скрытой буржуазности в государстве «зрелого социализма» // Персональность: Язык философии в русско-немецком диалоге. М., 2007. С. 404 – 426.
Исследователи уже обращали внимание на бурный рост советской публичной сферы во второй половине 1950-х – начале 1960-х годов именно в связи с партийными директивами и планами ускоренного коммунистического строительства 657 . На местах эта активность могла принимать не только санкционированные сверху формы. В сфере общественно-педагогической она порой реализовывалась самым различным образом, включая развитие коммунарского движения 658 (направленного в том числе и против устоявшейся внутришкольной рутины) и даже ревитализацию наступательной идеологической риторики 1920 – 1930-х годов 659 .
657
См.: Zubok V. Zhivago’s Children. The Last Russian Intelligentsia. Cambridge, 2009.
658
См.: Иванов И.П. Воспитывать коллективистов. Из опыта работы школ Ленинграда и Ленинградской области. М.: Педагогика, 1982.
659
Примером может быть деятельность Валерия Скурлатова, близкого к Эвальду Ильенкову и Алексею Лосеву, и его единомышленников в идеологических структурах Московского городского комитета ВЛКСМ и ЦК ВЛКСМ в 1964 – 1965 годах и написанный им знаменитый «Устав нрава», чья риторика может быть описана
Важно отметить, что апелляции к революционным образам и практикам – например, идея привязать пионерскую организацию не к школе, а к месту жительства, формируя разновозрастные отряды 660 , – были наполнены скорее романтическими иллюзиями (актуализациями героического прошлого или идей зарубежных борцов с империализмом, вроде Че Гевары), чем недавней ждановской риторикой классовой беспощадности 661 . Гораздо более очевидным на фоне смягчения общего курса было перетолкование прежних лозунгов и идей в духе soft line; при этом мало кто из поборников последней действительно мыслил себя либералом и уж во всяком случае не покушался на легитимирующие основы режима.
660
Подобная практика стала складываться в середине 1960-х годов вокруг московской школы № 524 и Фрязевской школы в Московской области. Одним из главных проповедников этой идеи был открытый противник Сухомлинского – Валентин Кумарин (1928 – 2002), который являлся также одним из ведущих пропагандистов и толкователей установок Макаренко: Кумарин В.В. В школе, в семье и на улице // Московский комсомолец. 1966. 22 ноября; Редакционный обзор: Нерешенные проблемы // Московский комсомолец. 1967. 28 января; Он же. Теория Макаренко и прогресс воспитания // Учительская газета. 1971. 18 марта.
661
См.: Фокин А.А. «Коммунизм не за горами»: образы «светлого будущего» в СССР на рубеже 1950 – 60-х годов // Образы времени и исторические представления: Россия – Восток – Запад / Под ред. Л.П. Репиной. М.: Кругъ, 2010. С. 332 – 366.
Постепенный демонтаж сталинистских принципов и идей шел в разных сферах, часто в плоскости малозаметных дискурсивных конфликтов или более мирных «негоциаций». Одной из ключевых старых установок в педагогике был «приоритет общественного над личным» и понимание семейного воспитания только как функциональной и не слишком совершенной части системы воспитания общественного. Василий Сухомлинский, директор средней школы в селе Павлыш Кировоградской области (на этом посту он оставался с 1948 года и до последних дней, формально не сделав никакой служебной карьеры 662 ), при обсуждении идеи всемерного развертывания системы школ-интернатов обратился со специальным письмом к Хрущеву, где подчеркивал важность именно семьи как главного воспитательного института и в настоящее время, и в будущем 663 . Вероятно, в его критике интернатской системы сказывались и память о собственной погибшей семье 664 , и опыт послевоенного директорства в Павлыше, и внимание к семьям, израненным войной и оккупацией.
662
Он получил степень кандидата педагогических наук в Киевском университете; был избран членом-корреспондентом Академии педагогических наук РСФСР в 1957 году; Героем Социалистического Труда стал в 1968 году.
663
Советская педагогика. 1988. № 3. С. 97 – 102 (письмо от 13 июля 1958 года).
664
В 1941 – 1942 годах Сухомлинский был политруком фронтовой части, после тяжелого ранения был демобилизован и до 1944 года работал директором школы поселка Ува в Удмуртской АССР. Возвратившись на родину, узнал, что его жена, участвовавшая в партизанском подполье, и его малолетний сын погибли от рук нацистов. Захарищева М.А. В.А. Сухомлинский – директор школы военных лет // Психолого-педагогический поиск [Рязань]. 2013. № 3. С. 78 – 86. .
Сухомлинский стал одним из первых теоретиков педагогики в СССР, кто сумел начать публичное обсуждение травматического опыта, полученного детьми, потерявшими отцов, – притом что в предшествующие годы обсуждение психологических травм, нанесенных войной, в советской педагогике было табуировано 665 . Впоследствии в книге «Сердце отдаю детям» Сухомлинский подробно описывал разные типы домашнего уклада в семьях своих учеников конца 1940-х – явно помня об этом своем опыте осмысления травмы 666 .
665
См.: Сухомлинский В.А. Воспитание детей, не имеющих отца // Семья и школа. 1953. № 10. С. 14 – 17. От редакции: подробнее о названном табу см. в статьях М. Майофис и М. Гальмарини, опубликованных в этом сборнике.
666
См.: Водолага О.В. Післявоєнне дитинство в УРСР (1945 – поч. 1950-х рр.): історіографія питання // Ім. Тараса Шевченка. Історичні науки 2011 № 11 (222). Частина I. Червень .
Именно к семейным основам и ориентирам в воспитании ученика и обращался Сухомлинский – и можно предположить, что уже тогда в нем зрели расхождения с коллективистскими, гиперсоциализирующими установками, связанными с именем Макаренко. Здесь, конечно, стоит учесть, что и негативный, совсем разрушенный семейный фон, и реалии жизни тех колонистов-беспризорников или правонарушителей, с которыми работал после Гражданской войны или в 1930-е годы Макаренко, были совершенно иными.