Острова утопии. Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940—1980-е)
Шрифт:
Так же как и для В13, «избранность» для B6 – проявление врожденной привилегии, которую можно получить только незаслуженно, и к тому же это определенный габитус, маскирующий прирожденные привилегии видимостью личных достоинств, таких как ум, юмор, осознание собственной элитарности. Для В6, который с подросткового возраста хотел стать деятелем искусства, Банк оказался метафорой официальной культурной жизни эпохи Кадара, где старевшие и слабевшие партийные руководители (= Эстер Левелеки) раздавали прекрасные подарки своим фаворитам и где «настоящее» искусство (= игра) могло быть реализовано только при переходе на внесистемную позицию. Под руководством молодого оппозиционно настроенного учителя B6 создал в старших классах театральную группу, которая «бунтовала с помощью прекрасного» против подавления, которое ощущалось и в школе. По его словам, они находились в оппозиции к Эстер и «главам комнат» и боролись за свое право самим придумывать рамочные игры и таким образом получить право голоса в «культурной жизни» Банка. В рассказе В6 также смешиваются непотизм официальной культурной политики и «еврейство» Банка. Словно бы пытаясь разрешить это противоречие, он использует аналогию из творчества одного из влиятельных авторов этой эпохи:
…Это как с обращением Савла. Да, мы превращались из Савлов в Павлов, как из поганого безымянного еврея (смеется)… мы отворачивались
Процитированный отрывок восходит к известному роману того времени «Савл» («Saulus»), написанному в 1968 году Миклошем Месёем (1921 – 2001). В этом романе с помощью библейской истории транслируются дилеммы, воплощающие двусмысленность современных интеллектуальных ролей. «Обращение Павла» означает отказ от службы бессмысленной власти во имя истинной веры 852 . В рассказе информанта В6 это обращение происходит в школьном театре, и во имя таких ценностей и новой общности Банк оказывается отвергнутым: «…в школе, например, мне очень нравилось, что там было по-другому и не все были евреями». И для этого отказа очень важны «еврейство» Банка и все, что рассказчик с этим связывает.
852
Русский перевод этого романа см. в кн.: Месёй М. Смерть спортсмена. Савл: Романы / Пер. [и авт. предисл.] Л. Вескис. Таллин: Eesti Raamat, 1988. – Примеч. ред.
Эстер Левелеки была маргинализирована властью, а ее работа вытеснена в «серую», полулегальную зону деятельности. В воспоминаниях участников «банкийский ребенок» (b'anki gyerek) наделяется особо оппозиционным или индивидуалистическим поведением.
Банк, в соответствии со своими важнейшими принципами, был местом, где ценилась автономность и детям давали возможность раскрывать их спонтанность и творческие способности. Правила и нормы этого места вступали в явное противоречие с педагогической практикой социалистической школы. Банк предлагал независимый коллективный опыт, вскрывавший пустоту официальной коллективистской идеологии. Воспоминания показывают, что пребывание в Банке было оживляющим бегством от ежедневных реалий социализма, островом свободы, «конституционной монархией» внутри патерналистского государства, воспринимавшего своих граждан как несовершеннолетних и основывавшего свою власть на компромиссе и умолчаниях. «Конституционная монархия» Банка, напротив, предполагала, что ее созревающие граждане вырастут и станут свободными, автономными и независимыми мыслителями, личностями, способными на ответственные действия и солидарность.
Илл. 7. Банк конца 1970-х. Один из детей
Илл. 8. Банк 1970-х. Групповая фотография
Некоторые дети Банка, рассказавшие о нем, теперь стали успешными взрослыми, многие занялись творческими или интеллектуальными профессиями. Дружеские отношения и знакомства, установленные в Банке, оказались настолько устойчивыми, что они все еще связывают эксклюзивистское сообщество, дающее поддержку своим выросшим участникам. Эта исключительность цементируется общими вкусами и небрежной простотой, вызванными чувством принадлежности по рождению к интеллектуальной элите.
Крупные суммы, которые родители должны были заплатить за летний отдых в Банке, были важным моментом при отборе участников. Но, несмотря на это, основной отбор осуществлялся через систему личных рекомендаций. Однако в глазах детей право на отдых в Банке обладало исключительной ценностью, так как автоматически означало приобщение к внутренним добродетелям сообщества. Доступ в общину оказывался натурализованным: он воспринимался как вознаграждение за личные достоинства.
Быть «банкийским ребенком» значило принадлежать к привилегированным социальным группам, а экономические, социальные и культурные привилегии обеспечивали доступ к доброжелательной педагогике, персональному вниманию и свободе, которая вытекала из возможности быть талантливыми и уникальными. Банк был культурным продуктом, воспроизводившим довоенную систему социальных отношений, усиливавшуюся благодаря осознанию общих вкусовых предпочтений и укреплявшуюся с помощью общих политических взглядов и общей морали.
Проведенное нами социологическое исследование может дать возможность проникнуть в суть противоречивых и сложных отношений венгерских культурных элит к политической власти. Ироническое отношение к официальной политике, оппозиционные установки, создание исключительных, альтернативных неформальных пространств – все это, взятое вместе, – определяющие аспекты габитуса элиты. В этом смысле идеологическое клеймо, поставленное на реформистской педагогике, делало ее привлекательной для культурных элит, которые проецировали на нее свои установки. Идеологический запрет еще больше повышал статус подобной деятельности, проникнутой чувством альтернативности и полулегальности. Начиная с 1960-х годов компромисс, предложенный в эпоху Кадара, высвободил эти сферы из-под государственного контроля, эффективно усилив социальное воспроизводство культурной элиты.
Как показало наше исследование, сами интервьюируемые не размышляли о своем «привилегированном» статусе «банкийских детей». В часто глубоких и подробных рассуждениях их габитус представителей привилегированного класса тесно связан с рассуждениями о культурном и социальном положении евреев в то время. Судя по интервью, ощущения, способы формирования идентичности и биографические пути, выбиравшиеся представителями тех поколений еврейских интеллектуалов, которые родились после Холокоста, явно не обладают однородным, монолитным характером. Отношение детей выживших, той большой группы, которую называют «вторым поколением после Холокоста», к их еврейской идентичности, поколенческим ролям, классовому габитусу или интеллектуальному этосу принимало различные формы в 1950-е, 1960-е и 1970-е годы. Несмотря на то что некоторые мотивы cтановятся в интервью почти общим местом («западничество», «молчание родителей»), описанные в связи с воспоминаниями о Банке стратегии формирования еврейской идентичности оказываются тесно связаны с политическим контекстом времени, стратегиями идентичности родителей и не в последнюю очередь с внутренним развитием самого Банка.
Банк явно описывается в интервью как важнейшее место социализации детства, и в этом контексте интервьюируемые смогли создать нарратив, описывающий опыт формирования идентичности: приобретение ими интеллектуального габитуса, элитарной социальной роли и наполнение ее моральным содержанием; кроме того, они получили
Пер. с англ. Т. Эйдельман
[Bourdieu 1984] – Bourdieu P. Distinction: A Social Critique of the Judgment of Taste / Transl. from French by R. Nice. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1984.
[Bourdieu 1986] – Bourdieu P. The Forms of Capital // Handbook of Theory and Research for the Sociology of Education / Ed. by J. Richardson. New York: Greenwood, 1986. P. 241 – 258.
[Er"os, Kov'acs, L'evai 1985] – Er"os F., Kov'acs A., L'evai K. Hogyan tudtam meg, hogy zsid'o vagyok? [Как я узнал, что я еврей?] // Medvet'anc. 1985. № 2/3. 129 – 144. oldal.
[Er"os 1992] – Er"os F. A zsid'o identit'as szerkezete Magyarorsz'agon a nyolcvanas 'evekben [Cтруктура еврейской идентичности в Венгрии 1980-х] // Zsid'os'ag, identit'as, t"ort'enelem [Еврейство, идентичность, история] / Szerkesztette M.M. Kov'acs, Y. Kashti, F. Er"os. Budapest: T-Twins, 1992. 85 – 97. oldal.
[Horv'ath 2008] – Mindennapok R'akosi 'es K'ad'ar kor'aban [Повседневная жизнь в эпоху Ракоши и Кадара] / Szerkesztette S. Horv'ath. Budapest: Nyitott K"onyvm"uhely, 2008.
[Konr'ad, Szel'enyi 1979] – Konr'ad G., Szel'enyi I. The Intellectual’s Road to Class Power. New York: Harcourt Brace Jovanovich, 1979.
[Kar'ady 2000] – Kar'ady V. Zsid'os'ag 'es t'arsadalmi egyenl"otlens'egek (1867 – 1945) [Еврейство и социальное неравенство (1867 – 1945)]. Budapest: Replika K"or, 2000.
[Kov'acs 1984] – Kov'acs A. Zsid'ok'erd'es a mai magyar t'arsadalomban [Еврейский вопрос в современном венгерском обществе] // Zsid'os'ag az 1945 ut'ani Magyarorsz'agon [Евреи в Венгрии после 1945 года]. P'arizs: Magyar F"uzetek, 1984. 1 – 37. oldal.
[Kov'acs 1992] – Kov'acs A. Idetit'as 'es etnicit'as: (Zsid'o identit'asprobl'em'ak a h'abor'u ut'ani Magyarorsz'agon) [Идентичность и этническая принадлежность: (Проблемы еврейской идентичности в Венгрии после Второй мировой войны)] // Zsid'os'ag, identit'as, t"ort'enelem [Еврейство, идентичность, история] / Szerkesztette M.M. Kov'acs, Y. Kashti, F. Er"os. Budapest: T-Twins, 1992. 97 – 114. oldal.
[Kov'acs 2008] – Kov'acs A. A M'asik szeme: Zsid'ok 'es antiszemit'ak a h'abor'u ut'ani Magyarorsz'agon [Взгляд Другого: Евреи и антисемиты в Венгрии после Второй мировой войны]. Budapest: Gondolat, 2008.
[Millei, Imre 2013] – Millei Z., Imre R.J. The «Cosmopolitan» Project and Hungarian Kindergarten Education: Re-reading Socialism // Prospects. 2013. Vol. 43. № 2. P. 133 – 149.
[Papp 2012] – Papp I. A magyar n'epi mozgalom t"ort'enete 1920 – 1990 [История почвеннического/народнического движения в Венгрии 1920 – 1990]. Budapest: Jaffa Publishing, 2012.
[Rose 1999] – Rose N. Governing the Soul: The Shaping of the Private Self / 2nd ed. London: Free Associations Books, 1999.
[Standeisky 2000] – Standeisky 'E. 'Ertelmis'egi antiszemitizmus a K'ad'ar-korszakban [Интеллектуалы и антисемитизм в эпоху Кадара] // Az 1956-os Int'ezet 'evk"onyve VIII [Ежегодник Института 1956 года. Вып. 7] / Szerkesztette Zs. K"or"osi, 'E. Standeisky, M.J. Rainer. Budapest: 1956-os Int'ezet, 2000. 26 – 39. oldal.
[Standeisky 2007] – Standeisky 'E. A kommunist'ak politikai antiszemitizmusa (1945 – 1957) [Политический антисемитизм коммунистов] // Sz'azadv'eg. 2007. № 2. 3 – 31. oldal.
[Szalai 1989] – Szalai J. A pszichonala'izis 'es a h'abor'u ut'ani 'ovoda"ugy [Психоанализ и система детских садов после Второй мировой войны] // Неопубликованная рукопись (1989).
[Szel'enyi 1987] – Szel'enyi I. The Prospects and Limits of the Eastern European New Class Project: An Auto-Critical Reflection on The Intellectuals on the Road to Class Power // Politics and Society. 1987. Vol. 15 – 16. № 2. P. 103 – 144.
[Wardi 1992] – Wardi D. Memorial Candles: Children of the Holocaust. London: Tavistock; Routledge, 1992.
РАЗДЕЛ 4
БОРЬБА ЗА АВТОНОМИЮ
Неофициальные группы советских школьников 1940 – 1960-х годов:
типология, идеология, практики
В своем классическом эссе «60-е. Мир советского человека» Петр Вайль и Александр Генис остроумно заметили, что советские диссиденты действовали так, «как если бы Тимур и его команда восстали против режима» 853 . Действительно, инакомыслящие 1960 – 1970-х во многом были детьми своей эпохи, желавшими привести ее в соответствие тем ценностям, которые она утверждала. Тем временем в послевоенном советском обществе существовало явление, куда более напоминающее буквальное воплощение гайдаровской повести в жизнь, – неофициальные группы («организации», общества, клубы, партии) советских школьников. С книжными тимуровцами реальных советских подростков объединяло не только стремление действовать в обход официальных институтов и утверждение ценности коллективной работы (это было и у диссидентов), но и склонность окружать свою группу и ее деятельность ореолом таинственности, а также устанавливать в ней иерархическую структуру (а это уже в корне противоречило диссидентским установкам на гласность и легальность протеста).
853
Вайль П., Генис А. 60-е. Мир советского человека. М., 2013. С. 209.
Поскольку начиная с 1930-х годов из советской культуры последовательно вытеснялись все практики описания и изучения групповой автономизации подростков, неофициальные группы советских школьников до сих пор не только не изучены, но, кажется, даже не слишком замечены исследователями. С точки зрения идеологов советского образования, процесс социализации младшего поколения должен был восприниматься всеми его участниками – и самими подростками, и дисциплинирующими инстанциями (школа, комсомол и семья) – как полностью контролируемый. Поэтому облеченные властью взрослые, как правило, опознавали в попытках автономизации подростковых групп политическое действие – или вовсе не замечали их. На протяжении 1940 – 1960-х годов ценность подросткового возраста постепенно начала признаваться. Однако в педагогических работах, директивах партии и комсомола, советском уголовном праве, литературе и кинематографе это происходило неодномоментно и несинхронно. Вследствие этого возникал конфликт интерпретаций поведения подростков, который не был исключительно дискурсивным феноменом и напрямую отразился на судьбах многих юношей и девушек, обвиненных в антисоветском поведении.