Освобождение Немезиды
Шрифт:
А все из-за таинственной магии, которой Микасм, возможно, не обучит даже нашего с ним наследника, не говоря уже обо мне. Такое иногда происходило. Мы — маги, вредные, скрытные создания и иногда предпочитаем не делиться знаниями даже с родными детьми, если сочтем их недостойными того. Или наоборот. Желающие умереть непревзойденными в чем-то тоже встречаются.
Но как может осязаемый свет, переставший быть светом, оставить бесстрашную девушку вроде меня равнодушной? Лучистые невесомые шары по воле владельца могли убить, проникнув через кожу и испепелив сердце врага, могли превратить в пыль каменное укрепление, а могли украсить прическу вместо драгоценностей
Многие побаивались Микасма. В числе опасавшихся находился и его собственный род. Но кузина посмеивалась и над моим выбором и над Микасмом, запросто его дразнила, подавая мне дурной пример. С ее подачи мы легко общались так, словно с детства знали друг друга.
Наверно потому нет ничего странного в том, что следом за магией меня заворожил и ее статный владелец. Белые, с золотистым отблеском, волосы Микасма спадали на спину, словно грива невиданного зверя, подчеркивая мощные, широкие плечи. Обладатель этого великолепия, кроме шикарного тела без изъянов мог похвастаться умением вести приятные беседы на любые темы. Многим, несмотря на опасения, хотелось прибрать к рукам такого перспективного партнера. И перед свадьбой я не скучала, частенько устраивая поединки с конкурентками. По реакции рода, к которому принадлежали проигравшие, иногда становилось ясно, желали родственники избавиться от претендентки или нет. Так же поединки — лучшая возможность для молодой девушки обзавестись друзьями. Я не знала недостатка в приятном обществе и уже чувствовала себя независящей от рода женщиной.
Но после свадебной церемонии я сошла с ума. Конечно, кузина шутила, что и до этого я была не подарком, чуть что затевая сражения за честь рода, и не стараясь оставить побежденных в живых. Но теперь опасно рядом со мной стало находиться абсолютно всем. Даже тем, к кому я благоволила, кого ценила или уважала. Микасм перестал радовать меня лучистыми шарами и прочими изысками своей магии — после попытки с моей стороны съесть их. Я сама не знала, что сделаю в следующую минуту, убью кого-то или отрежу собственную руку, решив, что в детстве спрятала внутри кораблик, и нужно его вытащить.
Несмотря на это, муж не позволил меня убить — в перерывах между поступками, которые я не хотела совершать и не всегда помнила, особенно явным безумием и беспричинным бешенством, я создавала удивительные вещи, и Микасм смог убедить Верховный Совет магов оставить мне жизнь, поселив в уединенном замке.
Там мне старались не докучать визитами слишком часто. Если точнее, только муж и кузина отваживались регулярно навещать прозванную Безумной, остальные визитеры совались, только если обладали излишней самоуверенностью, что быстро проходило.
В тот весенний вечер цвели деревья, пропитывая ароматом даже внутренние покои замка. Я, наконец, находилась в ясном рассудке и лениво перебирала в памяти недавние события.
Несколько дней назад Верховный Совет настаивал на призыве Спасительницы для моего исцеления — все они не только оказались бессильны против моей душевной болезни, но попросту не смогли найти ее причины. Попытки меня вылечить зачастую оканчивались очень и очень плачевно для врачевателей, и вот, те,
Встречаться со Спасительницей «вживую» почему-то страшно не хотелось. На молитвах я никогда не открывала ей душу, как делали многие другие маги. С детства лишь один намек на то, что кто-то проникнет в принадлежащие только мне чувства, мысли и прочее, обычно немедленно вызывал такое бешенство, что я готова была убить любого, кто посмеет это совершить. А с той, кто сможет остаться безнаказанной за вторжение в мой разум, лучше не иметь дел.
Микасм всегда смеялся, утверждая, что я еретичка и не только не верю в Спасителей, но даже и не хочу получить доказательства их существования. О том, что однажды мне доводилось видеть одного из них, я не распространялась. Однако я подозревала, что Микасм и сам никогда не открывал Спасителям свою душу. Эта догадка не имела никаких доказательств, не подкреплялась даже слабыми намеками или неосторожным словом со стороны мужа, но уверенность, что это так, не слабела.
Потому, когда на Совете Микасм поддержал меня, я не особо сильно удивилась этому. А вот его блистательная речь произвела на Совет впечатление.
«Стоит ли тревожить Высших по пустякам? — сказал Микасм. — Они могут прийти в ярость от такого непочтительного отношения к ним. Все гении — безумцы, так с чего вы вообще взяли, что мою жену нужно лечить? Если кого-то смущает число мертвецов на счету Алиэрты, то такому человеку впору быть не среди нас, а занять место в лачуге среди жалких, способных только дрожать рабов».
Совет не нашелся, что на это ответить, хотя я отнюдь не причисляла себя к гениям. Более того, в этот вечер, я чувствовала себя вполне нормальной и обычной.
Но тут мой покой нарушил слуга. Обычно, их лица ничего не выражали, боясь навлечь на себя хозяйский гнев, но у подошедшего сейчас мужчины губы тряслись, он безостановочно кланялся и откровенно дрожал. Должно быть, вести, которые принес, послужат причиной его скорой смерти.
— Госпожа, с вами требуют встречи, — вопреки внешнему виду, голос слуги остался ровным и внятным. Его хорошо обучили.
Еще двое стояли поодаль с высоким незнакомцем, с ног до головы закутанным в плащ, хотя залог долгой жизни — держаться подальше от того, кто точно попадет под раздачу.
— Кто этот безумец? Очередной самоуверенный маг, считающий свой род самым Высоким, или безродный торговец, от голода утративший страх? — лениво спросила я.
Если оставаться спокойной то, может, вечер обойдется без убийств. Идея заманчива, тем более весть о том, что мне удалось сохранить спокойствие в момент, который должен довести до бешенства, отличная приправа к страху врагов. Не сомневаюсь, за этим визитом стоит кто-то, находящийся сейчас на безопасном расстоянии, иначе не бывает.
— Монстр, госпожа, — сдавленным голосом, через силу, ответил слуга.
— Монстр? Замечательная шутка! — засмеялась я. — Это прозвище или он так уродлив, что родители от потрясения не выбрали имени получше?
— Он настоящий монстр, госпожа. Из измененных.
Челюсть слуги ходила ходуном, рот омерзительно подрагивал, и хотя он отчаянным усилием все так же ровно выговаривал слова, в его глазах стыла предсмертная тоска и мольба о быстрой смерти.
— Что?! — я едва не свалилась с кушетки, на которой возлежала, любуясь садом, раскинувшимся на нижнем ярусе.