От колеса до робота
Шрифт:
Стукнула в пол опустившаяся клеть. Звякнула загородка. Шахтеры подняли и установили носилки.
В темной клети, как обычно, все молчали. В тесноте Баранцев спиной ощущал чей-то локоть, кто-то дышал ему в шею, сам он лицом уткнулся в чей-то холодный и шершавый брезентовый ворот. Клеть, подрагивая, поднималась медленно, почти торжественно. Впрессованный в гущу этих людей, Баранцев, как никогда раньше, почувствовал себя частицей того громадного человеческого организма, в который слились все они, сбитые сейчас в клети. Он вдруг заметил, что полон какой-то безотчетной, детской радости. Захотелось громко говорить и
— Ну что, ребята, нормально?
И действительно, кто-то тотчас отозвался в темноте хриплым басом:
— Порядок, доктор!
И оттого, что он не ошибся и что его узнали по голосу, он засмеялся от удовольствия.
Он стал искать причину этой радости. И ясно вспомнил миг, когда это в нем началось. Нет, не тогда, когда он бросился к Семенову. И не тогда, когда услышал его благодарный шепот. Нет! Это началось в тот миг, когда он увидел паренька, который остался рядом с Семеновым под качающейся, готовой ежесекундно сорваться громадой, остался только ради того, чтобы быть рядом, чтобы держать его за руку. Да, да, именно это рукопожатие и было так прекрасно, ибо оно было бесполезно! Вот что его озарило.
Как только он вспомнил и понял, волнение, охватившее его, сразу улеглось. Он почувствовал, что очень устал. Пришли мысли о том, что амбулатория тесна и плохо оборудована и что надо бы съездить в область, выпросить денег и штаты, и что хорошо бы раздобыть новую мебель, какую он видел в областной больнице.
В клеть сверху ворвалось горячее, живое солнце, в открытую дверь стволовой будки от тайги повеяло острым, свежим запахом можжевельника.
Носилки понесли к машине.
НЕБЛАГОДАРНОСТЬ
От знакомого стука в дверь сердце у Кати оборвалось. Господи, значит, она все-таки надеялась, что Валерий не придет, что все само обойдется и устроится! Она представила себе лицо, с которым он сейчас войдет, и от мучительного стыда за него ей захотелось зарыться головой под подушку, исчезнуть. Валерий вошел как ни в чем не бывало.
— Угостишь чайком? — привычно сказал он, подсаживаясь к столу и вынимая карманные шахматы.
Катя, страшась взглянуть ему в глаза, стала наливать чай. Валерий высыпал в горсть фигуры, принялся методично вставлять их в гнезда. Катя подала чашку, подвинула сахарницу. Он аккуратно опустил кусочек сахару, бесшумно помешал. Положил ложечку на блюдце.
— Мой черед белыми. — И осторожно переставил королевскую пешку.
Катя машинально взялась было за фигуру, но уронила руку, отвернулась.
— Ну? — сказал Валерий.
Голос Валерия прозвучал жестко. Лицо его было бесстрастно, губы плотно сжаты. Мужественное, суровое, красивое лицо.
— Это что, демонстрация?
— Я… я не понимаю тебя, Валерий… — прошептала Катя.
— Два дня, как появилась статья в многотиражке. Два дня я ждал, что зайдешь, позвонишь…
— Не могла я. —
— Конечно, это ведь не в кино, не на лыжи! — криво улыбаясь одним ртом, проговорил Валерий. — Прийти к человеку, когда у него неприятность, — не развлечение. Но я рассчитывал на твою память. Те, кто писал статью, меня не знают. А ты! Или ты уже забыла?
У Кати перехватило горло. Нет, она ничего не забыла! Она отлично помнит то ужасное утро, вскоре после своего приезда сюда на работу, когда сгорел трансформатор…
…Снаружи о мокрое стекло безнадежно билась ветка березы с грязно-желтыми листьями. Катя в пальто и шляпке, как ее настиг телефонный звонок Сергея Ивановича, сидела посреди комнаты на стуле, уронив руки, и неотрывно смотрела в окно. А в ушах все звучал сухой, официальный голос главного энергетика, разом отрезавший ее от работы, от людей, от жизни: «Вы отстраняетесь от работы до конца расследования». В сотый раз Катя мысленно перебирала все обстоятельства, все возможные причины аварии — вины ее не было. И все-таки было непереносимо больно и стыдно. Самое неприятное в ее переживаниях было чувство вины без вины. Потому что трансформатор все же сгорел Потому что шахта из-за этого простояла почти сутки. И потому еще, что эти дни во всех углах и домах поселка, обсуждая аварию, люди, конечно, повторяют одно и то же: понятное дело, бабе доверили такой участок!
Ветер донес от ствола шахты продолжительный звонок — пошел на-гора уголь. Звук этот пронзил сердце. Катя вскочила, схватила с полки какую-то книгу, стала листать, не видя.
Баба! С этого началось, когда нынешней весной она приехала сюда по распределению и сидела в приемной начальника шахты. Путевку ее секретарша давно передала начальнику. То и дело в кабинет торопливо входили разные озабоченные люди. А ее все не вызывали. Из-за тонкой двери доносился гул голосов. И она разобрала кем-то громко и сердито произнесенную фразу:
— С ума они спятили в управлении — энергетиком на шахту прислать бабу!
Потом ее пригласили в тесный прокуренный кабинет с обшарпанным столом и разными стульями. От обиды и волнения у нее туманилось в глазах. Мужчины сидели и стояли потупившись. Начальник, не глядя, пожал руку, указал подбородком:
— Главный энергетик. Покажет участок. Сергей Иваныч, устрой там с квартирой что надо.
Сейчас, вспоминая это ужасное «отстраняетесь», сказанное только что Сергеем Ивановичем, Катя думала о том, что этому человеку, задавленному заботами на работе и дома — у него недавно умерла жена, и на руках остались три сына, — совсем не до нее, он, может, и не хотел обидеть… Да и не только ему, всем здесь, кажется, было не до нее.
Катя зажмурилась. И так ей захотелось открыть глаза и увидеть себя дома, рядом с мамой, увидеть ее веселые глаза. И чтобы за окном не глухая синяя стена тайги, а солнечная рябь Оки с озорными гудками пароходов, с белыми бурунчиками от юрких моторок, с тенистыми яблочными садами на высоком берегу…
В дверь твердо и деликатно постучали. Катя зло подобралась и вызывающе, рывком отворила дверь.
— А чаем тут угощают? — радостно сказал он, не переступая порога.
В сумрачной комнате будто посветлело от его выгоревших волос, от ярких синих глаз, от плечистой фигуры, дышащей здоровьем и силой.