От маминой звездочки в государственные преступницы
Шрифт:
Хотя, вы не волнуйтесь. Совсем скоро я помру от чахотки, как это там делают многие, и обязательно прилечу в виде иной материи в Смольный. Буду пугать всех своим присутствием, а заодно и узнаю, как там обстоят дела на самом деле. Интересно же, все-таки, почти полтора года я была арестанткой этого института, жаль, окончить его не довелось.
Кстати, должна сказать, что обстановка крепости хоть и отличается от обстановки Смольного института, но не разнится уж слишком сильно. Так же поговорить не с кем, те же жандармы в коридорах, возле моей двери персональный офицер стоит,
А в заключение своего письма я хотела бы добавить стандартные строчки. Передаю всем привет: и вам, и девочкам, и мадам Муратовой с Гуляевой, и всем остальным, если кого-то забыла. Ну можете, кстати, мадам начальнице привет от меня передать, если язык повернется такое сказать.
Всех обнимаю, целую, люблю. Ну если не всех, то через одного точно.»
София еще раз перечитала письмо и осталась вполне довольна его содержанием.
«Да, жаль, конечно, что я не увижу реакции бабы Ани на этот текст, равно как на предыдущий, но все равно, хоть какое-то развлечение в моем невеселом положении», - подумала девушка. София уже не узнала то, что на это письмо классная дама отреагировала более равнодушно, чем на первое, хотя в глубине души тоже попереживала на тему, где она упустила Софию.
28 апреля.
София с самого утра вспоминала о своем прошлом: матери, отце, Ване, Алексее. Всех их не было уже в живых. Это только расстраивало девушку, хотя, казалось, она уже смирилась с этой утратой.
«Из вас всех в живых осталась только Соня…» - думала девушка, - «Интересно, надолго ли? А то, может быть, при родах помру, про Гельфман же рассказывали товарищи по кружку…»
Эти размышления прервал звук открывающейся двери.
«Что им от меня надо?» - подумала девушка.
В камеру вошел жандарм с чернильницей и листом бумаги.
– Значит так, - начал он, - Скоро ты из крепости убудешь, так что если есть желание – можешь прошение о помиловании написать. А вдруг повезет и отправишься не в вверх по Неве, а на Сахалин, например.
– Не считаю нужным, - ответила София и подумала:
«Все равно это прошение не удовлетворят, зато унижаться только. Да и на Сахалине тоже не сказка, хотя, может, несколько получше, чем на Ладоге. И вообще, вся эта переписка – дурной тон, как говорили товарищи из Петербурга. Толку ноль, зато опозоришься на всю столицу, видите ли, не хочет Сонечка в Шлиссельбург, одумалась, решила попросить о милости. Знаем мы эту царскую милость, рассказывал Алексей, с примерами и конкретными людьми…»
– Упрямая, однако, - сказал жандарм, - Тебе уже повезло один раз, когда высшую меру вечной каторгой заменили, а второй раз может не повезти. Пиши, потом жалеть будешь.
«Где-то мы это уже слышали», - подумала София, вспоминая прошлую весну и то, как она не хотела ничего писать, узнав о том, что ей дали 5 лет каторги, и ответила:
– Я свое решение не переменю, писать ничего не буду.
«Тоже спорный вопрос,
– Как хочешь. Начальник дал разрешение на еще несколько писем, можешь хоть близким написать. Ну или, если передумаешь, прошение на Высочайшее имя пиши, - сказал жандарм и вышел.
Немного подумав, София решила написать письма матери Алексея и Бирюковым.
«Здравствуйте, мама! Это Соня. Пишу вам снова. Ситуация немного изменилась, приговор был смягчен, так что я поеду к черту на рога, а именно, на Ладожское озеро, отбывать вечную каторгу. Письмо это последнее, совсем скоро всю переписку запретят, и я не смогу вам ничего написать. Поэтому шлю вам свой привет и наилучшие пожелания».
Письмо Бирюковым было аналогичным, только более сдержанным в выражениях. София попросила Георгия Сергеевича с женой позаботиться о ее детях и вырастить их достойными людьми.
Оба письма дошли до своих адресатов, старушка-мать была очень растрогана письмом и сожалела, что больше не сможет увидеть свою практически дочь, а Бирюковы вздохнули, что все вышло именно так и они отдали Софию в Смольный и тем самым подтолкнули ее ко всему тому, что произошло.
Закончив письма, София снова погрузилась в воспоминания. Вот они с Иваном катаются на коньках, вот идут, держась за руки, по парку.
– Ну что, написала? – вернул в реальность девушку голос жандарма.
– Да, вот письма, - ответила София.
– А прошение?
– Я своего мнения не изменю, писать не буду, - стояла на своем девушка.
Жандарм забрал письма и ушел, а София снова погрузилась в воспоминания.
29 апреля София почувствовала вдруг странные ощущения в организме.
«Сегодня?» - пронеслось в голове девушки, - «Так вроде рановато еще».
София подошла к двери и постучала:
– Мне бы к доктору, рожу сейчас.
После этой реплики открылась дверь и жандарм повел Софию к врачу.
– Ну что, ложная тревога, - сказал девушке врач, - Показалось вам, еще рано.
В сопровождении жандарма, тяжелой походкой София медленно пошла обратно, в камеру.
«Показалось, значит…» - подумала она, - «А вдруг это уже первый звоночек, вроде, привет тебе, Сонечка, от твоей головы, поехала крыша и на прощание платочком машет?»
Эта мысль совершенно не понравилась девушке, поэтому она решила выбросить ее из головы подальше.
«Все нормально, говорят же, что такое иногда бывает. Ну повернулся малютка как-то не так, а я сразу подумала о другом», - решила девушка.
Вдруг вдали в конце коридора София увидела открытую дверь. Мысли в голове спутались, чувства взяли верх над разумом и, со всей силы толкнув в грудь жандарма, девушка побежала к выходу. Тот слегка оторопел и только спустя пару минут бросился ее преследовать.
София выбежала во внешний двор тюрьмы.
«Куда теперь дальше?» - пронеслось в голове девушки. Увидев в стороне запертую дверь, София смекнула – наверное, ей туда.
– Смотри, по ногам ей стреляй, на поражение нельзя, - услышала София и вдруг вспомнила, что охрана вооружена.