От маминой звездочки в государственные преступницы

Марфа В.

«Ну вот. Алеше – высшая мера социальной защиты, Марии Емельяновой – тоже, Соне – тоже вышка, но с отсрочкой. Даже не знаю, кому больше повезло…» - подумала София.

Уже в камере София мысленно пыталась примириться со своим новым положением и обдумывала события последнего дня.

«Ну вот, все, отжила Соня свое. Жалко, конечно, но ничего не поделать. Да, заявление о том, что беременна, я подать просто обязана. А вот прошение о помиловании… Кому писать и как это можно обосновать? Да никак. Не должна я его писать. А Ася погибла… Жаль ее, хороший человек была. Но и она вряд ли бы мне чем-то помогла. Что называется, если она еще прошлой весной пугала

меня Севером, то сейчас точно разговаривать бы со мной не стала… Почему она должна всех жалеть?»

Со временем девушка смирилась со своим положением и приняла ситуацию как есть. Единственное, что она не могла забыть, так это Алексея.

«Пали все лучшие, в землю зарытые, в месте пустынном безвестно легли…» - вспоминала София одно стихотворение, - «Да, Алешу жалко… И Емельянову тоже. Это уже сколько, наверное, девять дней ему есть. А может, еще нету, рано… А вот Соне приговор смягчили, если можно так выразиться. Даже и не скажешь сразу, кому повезло больше…»

Прошел суд. Периодически в голове Софии всплывала та самая неожиданная, первая и единственная встреча с отцом. Так же, время от времени, в голове Софии проносились строчки из приговора.

«Отец пошел под трибунал. Алексею дали высшую меру. Соне тоже дали высшую меру с отсрочкой. Жаль, малютка, ты свою мамку так и не увидишь, в отличие от Юленьки. Хотя твоя сестричка тоже вряд ли что-то запомнила. Интересно, расскажут ли вам Бирюковы, кем была ваша мамка на самом деле, или скажут, что шла по улице и под извозчика попала?» - думала София.

Девушка сидела на табурете в Петропавловской крепости, куда ее перевели после суда, и думала о своем не сильно завидном будущем.

«Сейчас февраль месяц . Через три месяца ты родишься. Это будет начало мая, самая весна. Как раз откроется навигация по Неве и твоя мамка с ветерком прокатится до Шлиссельбурга. И все. Дальше думать не хочу… Конечно, хотелось бы и еще пожить, зато моя жизнь была короткой и яркой вспышкой, как и обещала в свое время мне и Инна, и Юлия. Но ничего не поделать, надеюсь, я принесла хоть какую-то пользу стране. Я ни о чем не жалею, но вопрос все время всплывает: тем ли путем мы шли и за то ли боролись? Не произошло желанного переворота, так не ошибалась ли я, тятенька, Мария Емельянова, Алексей, товарищи из Петербурга и Виталий с Инной? Нет, другого пути не было, значит, это просто маленький шажок, который никто сейчас оценить не может, однако, спустя годы, будет видно, что дело было нужное и наши старания были не зря.»

Практически сразу после суда Софии дали два свидания, одно с Марией Ивановной, второе – с Бирюковыми.

Мария Ивановна, узнав о процессе об убийстве N, сразу поехала в столицу, с трудом найдя деньги на дорогу.

– Сонечка, доченька, ну может ты мне объяснишь, раз Алеша так и не смог, зачем вы это сделали? И ни в чем не повинного человека на тот свет отправили, и себе жизнь загубили.

– Мария Ивановна, может быть, этого сейчас не видно, но так лучше для всех. Для всего народа. Для вас, вашей семьи в частности. Пусть пока ничего не видно, нет никаких результатов, но лет через пять, десять, пятнадцать все изменится. Я уверена. Жаль только, что мне уже это не будет дано увидеть.

Беседа длилась долго. Мария Ивановна плакала, София тоже. Если пожилой женщине было жаль своих детей, сына и невестку, то София плакала, потому что не могла объяснить все, что хотелось сказать, слишком разные были менталитеты.

Свидание с

Бирюковыми проходило менее эмоционально. Георгий Сергеевич сказал, что они не бросят и воспитают как свою дочь, Юленьку и второго ребенка, сразу как он родится. Было видно, что в глубине души они осуждают девушку, но сказать вслух это не решаются.

– Соня, что говорить детям, когда они вырастут, где их мать? Сказать, что под извозчика попала?

– Пожалуйста, не стоит так говорить. Скажите как есть. Вырастут – пусть сами делают выводы, права я была или нет.

Больше свиданий не было, да и не с кем было видеться Софии.

Конец февраля. София по-прежнему находилась в одиночной камере Трубецкого бастиона. Девушка добилась возможности пользоваться библиотекой, хотя большинство из тех книг, что там были, она уже успела прочитать давным-давно, периодически улучшала себе питание покупкой булок и сахара, получила разрешение написать пару писем.

«Теперь надо подумать, кому бы написать», - задумалась девушка, - «И еще надо решить, что писать, ведь явно половина крепости письма мои письма читать будет».

Немного подумав, София решила написать письмо матери Алексея.

«Здравствуйте, мама! Соня передает вам пламенный привет. У меня все нормально. Знаю, вы будете меня критиковать, но прошение о помиловании я писать не стала. Убеждения не позволяют. Надеюсь, у вас все более-менее нормально. Частенько вспоминаю Алексея, сходите, если есть возможность, в церковь, поставьте свечку за упокой души, а то у меня такой возможности нет.»

Подумав, девушка добавила к письму следующий абзац:

«Ты, тот самый человек, который будет читать письмо Марии Ивановне, надеюсь на твою порядочность, что прочтешь все слово в слово, а не будешь добавлять всякую ерунду от себя. А то мне Алексей рассказывал, как его письма матери некоторые люди читали».

Следующее письмо София решила отправить Бирюковым. Девушка долго думала, что именно напишет, подбирала слова, после чего написала следующий текст:

«Здравствуйте, дорогие Георгий Сергеевич и Мария Викторовна! Привет вам из столицы, от Сони. У меня все хорошо. Чувствую себя нормально, правда, очень скучаю по Юленьке. Обнимите ее от меня. Передаю всем знакомым и не очень знакомым большой привет и наилучшие пожелания. Люблю, целую.»

Написав второе письмо, девушка задумалась - кому еще можно написать? На ум пришел Смольный институт, но подруг у нее там не осталось. Эмилиану арестовали, а с другими девочками она особенно не общалась. О том, что Эми стала пепиньеркой Анной Калининой, София не знала. Подумав, София решила пошутить и написать письмо мадам Пуф.

«Нет, эта, конечно, упадет, увидев такое письмо, но зато хоть развлекусь немножечко. Настроение сегодня хотя бы нормальное, не думаю постоянно о том, что совсем скоро увезут в Шлиссельбург», - подумала София и начала писать.

«Здравствуйте, Анна Игоревна! Это Собольникова София Львовна. Передаю вам пламенный привет из самого сердца столицы – Петропавловской крепости. Вспоминала вас, вот и решила написать пару строк.

Дела у меня хорошо. Правда, месяца через три за мной приедут, но это ерунда. Зато на барже покатаюсь. Люди, вон, бешеные деньги платят, чтобы прокатиться на корабле, а у меня это все включено и оплачивается государством.

Книг у меня мало, прямо как в институте. Кормят примерно так же, только с одним отличием – можно на свои деньги хоть каждый день покупать булки и сахар. В институте такое не было разрешено.