От маминой звездочки в государственные преступницы
Шрифт:
К распорядку было привыкать совершенно не сложно – все практически так же, как и было в последние полтора года. Платье, конечно, у меня чуть хуже, чем было во время учебы, но это ерунда. Главное, что нет этой дурацкой пелеринки, которая меня раздражала столько времени. И нарукавничков нет, это тоже очень радует.
Что еще можно написать? Даже не знаю. Передавайте всем привет от меня, учителям, девочкам, мадам Муратовой, мадам Гуляевой. А если вдруг забудете или не посчитаете нужным – то я лично это проверю и напомню, благо, с того света такая возможность есть, жаль, что сейчас можно ограничиваться
Напоследок отвечу на тот самый вопрос, который мне задают все. Я ни о чем не жалею. Прожила почти 19 лет яркой вспышкой – и достаточно. Это лучше, чем выйти замуж за 50-летнего старика, потратить на него всю молодость, а лет в 40 остаться никому не нужной вдовой, как делают некоторые очень странные девушки.”
«Ну вроде бы ничего крамольного нет, должны отправить», - подумала девушка и еще раз перечитала письма, после чего постучала в окно двери, чтобы подозвать надзирателя.
– Чего надо? – услышала она.
– Письма отправить хочу, - ответила девушка и протянула письма.
– Хорошо, давай сюда. Чего не сидится спокойно, нет, обязательно надо людям мешать спокойно охранять всех вас.
Спустя несколько часов София решила попробовать перестукиваться, этому умению она успела научиться совсем незадолго до ареста. Однако, девушка сразу услышала скрежет открывающейся форточки.
– Чего расшумелась. Сиди тихо, иначе возьму твои письма и в помойку выброшу, поняла?
Девушка решила не искушать судьбу и успокоилась. Тем более, что она уже не раз пробовала стучать в стенку, однако, каждый раз убеждалась, что соседние камеры пусты. На недолгое время за стенку подселили уголовницу, а потом снова соседок не оказалось.
Однако, вечером София все-таки решила попробовать перестукиваться снова, ведь караул сменился, пришли другие люди. Но и в этот раз она убедилась в том, что соседние камеры пусты.
«Да, соседние камеры пусты, книги прочитаны на сто раз, а мне еще три месяца здесь сидеть, ждать… Малютка, ты бы хоть мамку ножкой попинал, а то совсем скучно».
В конце февраля в дом Бирюковых пришло письмо от Софии. Георгий Сергеевич прочел его и передал жене. Вздохнув, он сказал:
– Хотя бы у нее настроение более-менее бодрое.
– Да, хоть что-то положительное есть в ситуации. Знаешь, меня немного заботит, а как ребенка забирать будем? Наверное, придется в столицу ехать самим.
– Зачем же. В мае много военных из нашего гарнизона будет возвращаться из столицы в Москву, попросим кого-нибудь наиболее ответственного, он и заберет.
– Думаешь, без нас справятся? Все-таки, мне неспокойно, уж лучше я бы сама съездила за ребенком.
– Видно будет. Еще столько времени, зачем заранее загадывать? Посмотрим по ситуации, как лучше поступить.
Конец февраля. Мария Ивановна отдыхала на лавочке у дома после тяжелого трудового дня, как вдруг к ней подошел почтальон.
– Баба Маня, письмо пришло, - сказал он.
– Откуда? – выдохнула женщина
– Из столицы.
– Милок, прочти мне его, будь другом. Знаешь же, что я старая и неграмотная, сделай доброе дело.
Почтальон распечатал конверт и начал читать.
«Здравствуйте,
Дойдя до второго абзаца, почтальон замялся и сказал:
– А здесь та самая девушка пишет, чтобы кто-нибудь прочел вам письмо, ведь вы это сами сделать не можете.
– Спасибо тебе, спасибо огромное, никогда твоей доброты не забуду! – сказала Мария Ивановна, - Бедные мои детки, Соня с Алешенькой, зачем же вы так сделали? Лучше бы в деревню ко мне ехали и жили спокойно, дом большой, места бы хватило.
Письмо, отправленное мадам Пуф, тоже не оставило классную даму равнодушной. Анна Игоревна, прочитав письмо от Софии, слегка вздохнула, отложила письмо от своей бывшей воспитанницы и даже вытерла слезу, которая случайно скатилась по ее щеке.
И снова наступил новый день, с единственной разницей, что для Софии все дни слились в один бесконечный. Девушка сидела за столом, держала в руках книгу, однако, думала совершенно не о произведении.
«Не могу сейчас читать…» - думала София, - «Вчера так хорошо было, ни о чем не думала, письма написала, а сегодня опять все снова началось. Опять те же вопросы: тем ли путем шли и за то ли боролись? Да, шли тем путем, да, боролись верно. Но последнюю тень сомнения отогнать все равно не могу. Наверное, оно останется со мной на все эти месяцы. Правильно ли я прожила свою жизнь? Да, правильно. Да, могла бы начать борьбу и раньше, но так сложились обстоятельства. Все совершенно верно, до смерти матери была одна Соня, а в августе месяце на смену той Соне появилась другая. Грустно, что той, новой Соне, было отпущено всего два года. Ну что же поделать, ничего не поделаешь.»
Девушка отложила книгу, посмотрела вдаль. Окно камеры выходило на какую-то стену. София перевела взгляд чуть левее – другая стена.
«И вот в Шлиссельбурге так было бы. Так что все правильно, ничего страшного в смерти нет. Так, переход из одного состояния в другое… А вот по тебе, малютка, я скучать буду. Но ничего, тебя хорошие люди воспитают.»
София продолжила чтение.
Середина апреля. На улице начинается весна, ребенок у Сони уже активно толкается, а это означает то, что совсем скоро он родится и совсем скоро приговор приведут в исполнение.
«И все равно, я поступила правильно, что не писала никаких прошений. Заявление о том, что беременна – сделала, это мой гражданский долг, а писать всякие прошения, чтобы все равно через пару лет помереть от чахотки в Шлиссельбурге - это только себя не уважать».
Дверь камеры отворилась. В камеру вошел комендант крепости и другие люди, некоторых из которых София видела впервые.
«К чему все это?» - подумала девушка.
– София Львовна, высочайшая милость пришла, приговор вам изменен. Смертная казнь заменена вечной каторгой, - сказал он и вышел.