От маминой звездочки в государственные преступницы

Марфа В.

«Неужели я обозналась?» - подумала девушка, однако последующие события заставили ее утвердиться в правоте своих слов. Вскоре она уже беседовала с Эмилианой.

– Жива, Эми, жива, - ответила София, обнимая подругу и вытирая слезы, - И даже в своем рассудке. Как начну вспоминать, как в Петропавловке крыша ехала, страшно становится. Так что не зря ты надеялась, я тоже верила, что еще когда-нибудь тебя смогу увидеть. А Смольный у нас нынче убежище для беглых преступников? – улыбнулась девушка, - Сказать по правде, не то, чтобы не думала, что на свободу попаду, но даже не догадывалась, что в живых останусь. Три месяца жила с мыслью, что скоро приговор приведут в исполнение, потом первая смена приговора, потом вторая, на пятнадцатилетнюю

каторгу. Потом чудом сбежать удалось, добралась до Москвы, нашла паспорт на имя Софьи Кожемякиной, который делала давным-давно на всякий случай… Больше всего боюсь, что меня вычислят, поймут, кто я такая… Эми, ты же не знаешь новой детали моей биографии. Не представляю, как мне дальше жить с этим фактом. Отныне я мало того, что политическая, так еще и уголовница. Стыдно такое говорить, но это правда. Ты только не подумай, я никого не ограбила, не покалечила, - сказала девушка и пересказала случай с Аленой Колынцевой, - Как это у меня уже сколько раз было, я тебе, кстати, писала, мозг отключился и начала действовать неразумно. И теперь на мне еще полгода заключения за этот эпизод висит. Можно подумать, и без того мало мне сидеть… Я только прошу тебя, если хочешь – можешь осуждать меня за этот факт, но только не афишируй, что Собольникова еще и уголовницей с недавнего времени стала. Это же какой позор, слов нет, чтобы описать его.

София вздохнула, сделала небольшую паузу и продолжила:

– Да какая я героиня, иногда мне кажется, что зря все это затеяно было. Как сказала мать Алексея, и толку нет, и себе жизнь испортили. Меня в Петропавловке одно время таскали по допросам, пытались выяснить, кто заказчик убийства N. И я, не знаю почему, написала признание, что это я была заказчиком. Ну правда, я так посчитала, что инициатива же и от меня была. А тут, послушав то, что ты говоришь, полностью согласна с тем, что я песчинка во всем этом бархане.

София задумалась, припоминая:

– Кстати, мне анонимная записка же приходила, когда я в крепости была. С таким текстом, что я правильно поступила, написав признание, что надо было еще признаться и во взрыве кареты Анастасии Михайловны, и что камера и жандармы – не гарантия безопасности, если что. Знать бы, кто ее автор… А как бы я призналась в том, чего не совершала, тем более, что Анастасия Михайловна мне доброе дело сделала и мне искренне жаль ее.

Кстати, я это скрывала, но могу тебе признаться, я чуть было тоже руки на себя не наложила. Порвала простыню на ленты и стояла, думала, куда бы их зацепить. Даже не могу объяснить, почему на такое решилась. Все наложилось: и Феденьку забрали, и полгода за Алену дали, и будущего себе не видела… А потом, уже через пару дней, вспомнила тятеньку, подумала примерно то же, что и Мария пишет, что нельзя сдаваться, и поняла, что чуть было не совершила роковую ошибку. На пару минут позже зашел бы жандарм и все, не разговаривали бы мы сейчас.

В своих мыслях София будто бы перенеслась в тот самый день. София, стоящая посреди камеры, жандарм, вырывающий ленты из рук – все это в мгновение пронеслось у девушки в голове. Однако София постаралась как можно быстрее выбросить этим мысли из головы и дальше разговаривать с подругой, с которой она не виделась столько времени.

Незаметно прошло два месяца. София понимала, что ее совсем скоро вычислят, поэтому нервы девушки были на пределе.

Однажды, немало разволновавшись от того, что все видят, что она неплохо ориентируется в институте, девушка упала в обморок. Дойдя до лазарета, девушка сказала врачу:

– Мне бы сейчас валерьяночки или еще чего-нибудь. Травку какую-нибудь, как в Петропавловке мне давали, ну или спирта на крайний случай.

– София Львовна, спирт у нас строго подотчетен, - сказал доктор, - Особенно после того, как в прошлом году его то первый класс воровал, то второй. А валерьянки –

пожалуйста, это без проблем можно устроить.

– Если есть такая возможность, накапайте так, чтобы я сейчас упала в постель и раньше завтра не проснулась, мне очень плохо, - ответила девушка.

В один из дней София после уроков, как это обычно бывает, идет в лазарет пить чай к доктору. Конечно, девушка понимала, что некоторые могут догадываться, что ей не безразличен Геннадий Григорьевич, но скрывать это София не планировала. В конце концов, что плохого в данном факте?

– Здравствуй, - сказала София, - Очень рада тебя видеть.

– Я тоже скучал по тебе. Что нового? – ответил Геннадий и завязался довольно длинный диалог, плавно перетекший в вопрос Софии:

– Кстати, я тут что подумала, проблема такая возникла. Скоро же явно будем шить платья на бал, как мне поступить? Запястья надо как-то скрывать, а то сам видишь, что у меня тут творится, - София отвернула кусок нарукавника и показала что-то вроде красного следа с черными пятнами.

– Сшей что-нибудь с длинным рукавом, - предложил доктор, - Все закроется.

– Во-первых, как-то не очень правильно шить такое платье. У всех будут руки открытые, могут лишние вопросы пойти. Да и вообще, что-то я не видела таких фасонов, чтоб запястье было полностью закрыто.

– Ты ж знаешь, я в фасонах платьев не силен, - Геннадий задумался, - А хочешь, я тебе в городе куплю перчатки до локтя, иди в них.

– Спасибо за идею. Только лучше будет сшить их самой, чтобы были в тон платью. Тогда вообще никто не придерется.

– Умница моя, - сказал Геннадий и начал обнимать девушку. София ответила взаимностью.

– Геннадий, Геннадий, во-первых, мы в институте, а во-вторых, мне сейчас беременеть вообще нельзя. Каждый год по ребенку – это уж слишком.

– Хорошо, давай дальше просто разговаривать, - согласился Геннадий.

На следующий день, в очередной раз, сразу после уроков София, вместо того, чтобы учить уроки, направилась в лазарет.

– Здравствуй, - сказала девушка.

– Зачастила ты ко мне, как бы вопросы не возникли у окружающих, - улыбнулся Геннадий, - Чего же ты уроки не учишь?

– Нет желания, да и без этого я все это знаю. В прошлом году училась же, что-то помню, - ответила София, - А если кто-то будет спрашивать, что я в лазарете делаю, скажу, что пытаюсь узнать как можно больше, чтобы потом сестрой милосердия в больнице работать.

– Все с тобой ясно, – сказал Геннадий.

– Кстати, я тут вспоминала недавно один случай, хотела у тебя спросить, - вспомнила София, - Прошлым летом, когда я сбежала и добралась до дома матери Алексея, мне так плохо было. Температура высокая, слабость сильная, ходить не могла. Грудь потом болеть начала, спина, руки, ноги… Допустим, руки можно списать на то, что я кандалы варварским образом стягивала и поранилась, в ногу жандармы стреляли. Но грудь и спина с чего болеть начала? Знаешь, я даже думала, что от столбняка помру, но все со временем прошло. Значит, вариант с грязью, попавшей в ранку, отпадает.

– Ох, Сонечка, не хочу тебя пугать, но чахотка это так начиналась, - сказал Геннадий, - Ты ведь сама говорила, что у тебя мама болела. Заразилась от нее в детстве, наверное. А тюрьма и побег спровоцировали дебют болезни. Это хорошо, что у тебя все прошло и обратно скрылось, а не перешло в активную форму. Иначе бы не только всех поперезаражала, но и сама бы к родителям отправилась.

– В общем, если теперь попаду в Шлиссельбург, то долго там не проживу, - сказала София, - Понятно, теперь вообще надо осторожной быть, чтобы снова в лапы к жандармам не попасть. Помню, мама все переживала, чтобы я от нее не заразилась… Кстати, в институт же Анютка, говорят, вернулась, не прикрыла бы мне лавочку с походами в лазарет по поводу и без него.