От выстрела до выстрела
Шрифт:
— Тогда, может, ещё увидимся! Я тоже в Москву, к родителям, не еду.
— А Ольга Борисовна?
Дмитрий сдержал понимающую улыбку, чтобы не смутить брата покойного товарища.
— Она, конечно же, тоже остаётся здесь. Во дворце по поводу рождественских торжеств уйма дел, кто отпустит фрейлину? Да и она сама, думаю, предпочтёт остаться при дворе, чем ехать в московскую скуку.
— Я… мог бы поздравить её как-то с Рождеством? — ухватился Пётр за весьма зыбкий повод. Надуманный, притянутый. Сам это почувствовал, но отступать и не думал.
— Мог бы, почему нет?
— Дело в том, что… я
Нейдгард подумал с минуту, пока вдруг не вспомнил:
— А! Завтра они должны ехать из Аничкова в Зимний…
— В котором часу?
— Что-то около пяти или шести пополудни[1]. Прости, точного времени не знаю.
— Ничего, я подожду.
— Хочешь, я могу передать ей письмо с поздравлениями? — предложил участливо Дмитрий.
— Я подожду, — повторил Столыпин.
— Ну, как знаешь!
Они простились, и Пётр поспешил обратно к Невскому, чтобы успеть на какую-нибудь из последних конок[2] до Васильевского острова. Отсутствие Шаховского и испорченные планы на дуэль скрасились ожиданием завтрашнего дня, когда он мог увидеть ту, что не видел с самых похорон брата, его невесту. Нет, если он будет продолжать думать о ней, как о невесте Михаила, то не сможет перешагнуть черту, за которой мечты воплощались в реальность. Ольга Борисовна больше ничья не невеста. Она свободна в своём дальнейшем выборе. «Это-то и пугает» — подумалось Петру, ведь выбрать она в таком случае была вольна кого угодно. Кого-нибудь более знатного, богатого, смелого.
В ожидании конки помимо него уже стояла девушка, судя по одежде, простенькой и непритязательной — курсистка из семьи разночинцев, какая-нибудь провинциалка, подрабатывающая гувернанткой или учительницей, чтобы снимать комнатёнку в подвале и сводить концы с концами, пока получает образование. Она стала коситься на него, что Пётр почувствовал как бы боковым зрением. Знакомы они быть не могли — он подобных знакомств в столице не заводил, — так что, скорее всего, это было обычным любопытством. Но что в нём может быть любопытного? Одиннадцать вершков роста[3]? Этим разве что он от других и выделялся по своему разумению.
Время текло медленно, и вынужденное стояние как бы отгородило их от движущегося и людного проспекта. Вдруг девушка спросила:
— На кого учитесь?
Пётр повернулся к ней, посмотрев в молодое, но взрослое лицо, нёсшее печать самостоятельности и забот о жизни. Было в нём и ещё что-то, чего он сразу понять не мог. То, что он студент, было ясно по форменному мундиру, который он носил. Это было вовсе не обязательно, многие студенты, особенно заигрывающие с народовольцами или либеральными идеями, предпочитали носить рабочие пиджаки, демонстрируя поддержку бессословности, равенства и свобод, иные и вовсе облачались в красные косоворотки. Но Петру, как сыну военного, это виделось расхлябанностью, неаккуратностью, и в форме ему было привычней: начищенные застёгнутые все до единой пуговицы, ни пятнышка на сюртуке и штанах, предельный порядок в одежде.
— На агронома, — ответил он и подумал: «Прилично ли девушке поздним вечером вот так первой обращаться к незнакомцу?».
— Разбираетесь в земельном вопросе? — деловито спросила она.
— Надеюсь разобраться,
Девушка улыбнулась, но в улыбке этой, лишённой природного очарования, не было той невинной женственности, которая прельщала Петра. Только прямая, слишком откровенная готовность к общению, сближению, чёрт знает ещё к чему.
— Куда направляетесь?
— На Васильевский.
— Я тоже! Будем попутчиками.
Пытаясь не показывать, что ему это не по душе, Пётр осторожно заметил:
— Вы так неожиданно заговорили со мной…
— О, вас это смутило? — догадалась она, глядя с превосходством. Ей нравилось, что он смущён, а она ни капли. — Вы, должно быть, ещё не привыкли к петербургской жизни. Откуда вы?
— Оттуда, где девушки считают безнравственным первыми заговаривать с мужчинами.
Курсистка засмеялась звонче:
— Нравы у каждого времени свои. Сейчас новые наступают. Эмансипэ[4], понимаете?
— Вполне.
— Женщина должна стать свободнее.
— Свободнее от чего? — уточнил Столыпин.
— От условностей, которые не довлеют над мужчинами. Мы тоже хотим получать образование, как это можно женщинам в Швейцарии. Работать, получая за это не меньше, чем мужчины.
— Мне кажется, что работать и содержать женщин должны мужчины.
— Так вы из тех, кто хочет нас видеть под ярмом? Под властью мужчин и в зависимости от них?
— А вы от мужчин, всё-таки, освободиться хотите, а не от условностей?
— Эти условности неотделимы от мужского превосходства…
Конка подъехала, остановившись перед ними. Пётр рефлекторно подал руку, чтобы помочь девушке взойти внутрь. Но она проигнорировала его жест, бросая на ходу:
— Садитесь рядом, поболтаем, пока едем.
Место внутри на двоих действительно было. Но Столыпин решил, что если от него хотят эмансипироваться, то ни к чему и продолжать знакомство. Взявшись за поручень, он забрался на империал[5].
Когда и где сошла девушка — Пётр не видел, спокойно доехав до туда, куда ему было нужно. Добравшись до квартиры, он подумал с некоторым страхом, что было бы хорошо, обойди все эти идеи, заполоняющие юные умы, светлокудрую голову Ольги Борисовны. Ведь свобода выбора подразумевала не только выбор другого жениха, но и отказ от них всех вместе взятых.
На следующий день, чтобы не упустить возможность встречи, он приехал в половине пятого к Аничкову дворцу. Рано и быстро темнело, пошёл мелкий снег. Почти во всех окнах загорелся свет, отбрасывающий золотые пятна на белое покрывало двора. В них то и дело мелькал кто-нибудь, и Столыпин тотчас переводил взгляд на мелькнувший силуэт — не она ли? Но не успевал разглядеть.
Время остановило свой ход. Прохаживаясь туда-сюда, Пётр изредка начинал чувствовать, что довольно холодно, но это чувство моментально исчезало, растопленное горячим ожиданием. Не ошибся ли Нейдгард? Действительно ли его сестра должна выйти? А если нет? После вчерашнего разочарования с Шаховским, Столыпин боялся не вынести ещё одного. Нет, конечно же вынесет — куда денется? Не накладывать же на себя руки из-за небольшой череды неудач. Но настроение будет испорчено, и вряд ли он сможет сосредоточиться на учёбе, как намеревался. Может, уедет всё-таки к отцу.