Память льда
Шрифт:
— Мурильо, сдвинь немного повозку. Пусть она загородит простор этим… лошадкам. А если их прыть не остынет, найди мне колотушку.
Усмехающийся Мурильо взобрался на козлы и взялся за поводья. Волы, лениво перебирая ногами, тронулись с места. Проехав совсем немного, он остановил фургон, лишив коней возможности ходить по кругу. Колл поспешил за ним.
— Теперь они разве что мордой до тебя дотянутся, — заключил щеголь, видя, как его друг влез в повозку, осторожно переступил через неподвижно лежащую Мхиби и остановился напротив лошадей.
Завидев
Колл предусмотрительно надел кожаные перчатки, после чего ухватился за привязь и спрыгнул с повозки. Фыркая, одна лошадь двинулась к нему. Вторая испуганно попятилась. Тугая веревка позволяла Коллу удерживать морду первой лошади на безопасном расстоянии. Удостоверившись, что животное его не укусит, советник потянулся за другой вожжой, обмотанной вокруг седельной луки, и вставил ногу в стремя.
Гнедая тут же попыталась избавиться от седока. Она метнулась в сторону и прислонилась боком к крупу своей сестры, зажав между ними ногу Колла. Он крякнул, однако поводья не отпустил.
— Ох и славный будет синяк, — пообещал приятелю Мурильо.
— Спасибо за поддержку, ты всегда скажешь что-нибудь приятное! — огрызнулся Колл. — Лучше зайди с другой стороны и отвяжи веревку. Только осторожно. Кстати, у нас над головой кружит одинокий гриф, предвкушая пир.
Щеголь вскинул голову и, не увидев никакого грифа, досадливо плюнул:
— Хватит шутить. Считай, что мы квиты.
Мурильо перебрался на другую сторону козел, спрыгнул вниз и осторожно приблизился к шесту.
— Напрасно ты с самого начала не принес мне колотушку, — сказал ему Колл.
— Теперь уже слишком поздно, друг мой, — ответил Мурильо, развязывая веревку.
Лошадь, на которой сидел Колл, рванулась вперед и стремительно взвилась на дыбы… На взгляд Мурильо, советник выполнил обратное сальто с невероятной грацией. Коллу удалось ловко приземлиться на ноги, однако он моментально отпрыгнул в сторону и шумно шлепнулся на землю. Изящества тут уже не было и в помине, зато этот маневр уберег его грудь от двойного удара копыт.
Лошадь с радостным ржанием ускакала прочь.
Колл неподвижно лежал, глядя в небо.
— Ты не сильно ушибся? — спросил его Мурильо.
— Принеси мне лассо. И пару брюквин.
— Я бы посоветовал колотушку, но, раз ты лучше знаешь, как объезжать лошадей, не стану вмешиваться.
Вдали протрубили сигнальные рожки.
— Худ меня побери! — простонал Колл. — Армии двинулись к Капастану. — Тяжело охая, он сел. — Я думал, мы их догоним.
— Слушай, приятель, давай не будем мудрить и поедем в повозке. Верни лошадей хозяину и получи назад наши денежки.
— Повозка и так перегружена припасами, — вздохнул Колл, поднимаясь на ноги. — И потом, продавец сразу предупредил, что товар возврату не подлежит.
Мурильо
— Он так и сказал? И у тебя что же, не возникло и тени подозрения?
— Помолчи.
— Ну, знаешь ли!
— Мурильо, хочешь услышать правду? Этот «разгильдяй» выглядел таким жалким, что я проникся к нему сочувствием. И все, довольно уже причитать, займись лучше делом.
— Но, Колл! Он ведь заломил такую цену!
— Хватит напоминать мне о деньгах. Если не заткнешься, я прикончу либо этих лошадей, либо тебя самого. Ясно?
— Ты не посмеешь их убить.
— Еще одно слово, и на этом холме появится каменное надгробие на могиле беспечного Мурильо из Даруджистана. Ты меня понял? Вот и прекрасно. А теперь тащи сюда веревку и брюкву. Попробуем усмирить вторую лошадь.
— А ты не хочешь сначала поймать беглянку?
— Мурильо! — скрипя зубами, произнес Колл.
— Прошу прощения. Только, пожалуйста, камни выбирай полегче. Очень не хочется лежать под валунами!
Источавшие смрад облака клубились над волнами, которые неустанно боролись друг с другом. Они ударялись о ледяные глыбы и неслись к истерзанному берегу, чтобы излить на него свою ярость. Треск ломающихся льдин и грохот прибоя заглушали шелест дождя, который шел уже бог весть сколько времени.
— Что же теперь делать? — прошептала госпожа Зависть.
Пристроившись с подветренной стороны обломка базальтовой скалы, сегулехи густо смазывали жиром свое оружие. Вид у всех троих был довольно печальный: насквозь промокшие, перепачканные липкой глиной, в изодранных доспехах. Руки, плечи и бедра покрывала паутина мелких ран. Края крупных ран сегулехи наспех сшивали звериными жилами, черные узлы которых торчали среди запекшейся крови. Но дождь размочил и ее, добавив к серым и черным тонам красные потеки.
Неподалеку стояла Баалджаг. Ее шерсть потеряла блеск и свалялась, а кое-где была вырвана целыми клочьями. Из правого плеча торчал длинный обломок копья. Волчицу ранили три дня назад, однако она не подпускала к себе ни госпожу Зависть, ни сегулехов. Лихорадочно сверкающие глаза Баалджаг были устремлены на север.
В трех шагах от волчицы лежал Гарат, которого постоянно била дрожь. Все его тело покрывали гнойные раны. От боли пес наполовину обезумел и тоже не позволял никому, даже Баалджаг, подойти к себе.
Одну лишь госпожу Зависть, казалось, совершенно не затронула та ужасная война, которую они вели. Как ни странно, но даже дождь не оставлял ни пятнышка на ее белоснежной телабе. Как и прежде, черные волосы женщины красивой волной струились по плечам; как и прежде, ее губы оставались карминово-красными, а подведенные веки — темно-серыми.
— Что же теперь делать? — повторила она. — Как прикажете перебираться через Коралловую бухту? Хорошо Тлену. Жаль, что он не т’лан слон или т’лан кит. А то перенес бы нас на спине, в роскошном паланкине, на другой берег. А еще лучше — в какое-нибудь тихое место, где можно принять горячую ванну и выспаться.