Пария
Шрифт:
Это уж точно была правда. Люди стали собираться на следующий вечер после нашего прибытия. Сначала только пара десятков самых ярых ковенантеров из порта организовали молчаливое бдение на полоске земли за рвом. К рассвету их число выросло до сотни душ, и с каждым часом прибывало всё больше и больше. Я видел их через полуоткрытые ставни на окнах. Некоторые собирались вокруг проповедников без сана или просящих из святилища и, опустив головы, слушали бесконечно повторяемые писания и бормотали молитвы. Так же приходили донесения о путешествующих сюда из окрестных деревень, поскольку слава о возвращении Помазанной Леди распространялась быстрее,
– «И хоть ужасны были его раны, и песок потемнел от его крови, Атиль поднял лицо к небу и улыбнулся», – сказал Делрик. Это была единственная цитата из его уст, что я слышал, и самое большое количество слов в одном предложении за всё время нашего знакомства. Цитату я знал отлично, как знает её любая душа с базовым образованием по учению Ковенанта.
– «Учитель, отчего ты улыбаешься?», спросили его последователи»», – процитировал дальше я. – «Разве смерть не уготована тебе?». «Нет, мои возлюбленные», сказал он. «Ибо красота есть во всей жизни, а для верующей души жизнь никогда не потеряна, какие бы раны ни поразили тело».
Слова Делрика были ближе всего к признанию неминуемой смерти Эвадины, и по напряжению челюсти я видел, чего это ему стоило.
– То, что ты сделал после Поля Предателей, – сказал он, не глядя на меня. Сильными руками он толок пестиком в ступке очередную смесь трав и загадочного порошка.
– Что с того? – спросил я, украдкой глянув на Эйн. Всё путешествие она не отходила далеко от Эвадины, и теперь не давала выгнать себя из комнаты. Когда не нужно было менять бинты или помогать с естественными потребностями капитана, Эйн взволнованно ходила, или сидела, в отчаянии уставившись на бледное лицо Эвадины. Но всё же, какой бы поглощённой Эйн не казалась, кто знает, что она могла услышать и потом беспечно разболтать?
Руки Делрика продолжали безостановочно давить на пестик, рельефно бугрились вены. Когда он заговорил, его голос звучал так тихо, что почти сливался со скрежетом камня по камню.
– Можно это повторить?
– Вы знаете, о чём просите? – пробормотал я, решив не углубляться в разговоры о языческих практиках.
Пестик перестал толочь, и Делрик повернулся ко мне, сурово и настойчиво глядя на меня.
– Знаю. Как и сержант Суэйн, и лорд Уилхем.
«Значит, все мы сгорим вместе», подумал я, не в силах сдержать пустой смешок.
– Он уже не лорд, – сказал я, но весёлость быстро испарилась под каменным взглядом. – Не знаю, – добавил я, честно вздохнув от отчаяния. – Мне бы пришлось найти… её. Если её можно найти.
– Две недели это… оптимистично. – Делрик посмотрел на Эвадину, ещё недавно такую живую и высокую, а теперь казавшуюся маленькой из-за величины кровати, на которой она лежала, и неумолимой близости смерти. – Но не невозможно.
«Где проходят сборы, там и она». Во всяком случае, если верить сержанту Лебасу, который, насколько мне известно, лежит на дне речки Шалевель. Ниточка тоненькая, но других у меня не было. И к тому же, её последние слова той ночью, когда Ведьма в Мешке вылечила Брюера, давали повод верить, что это не безнадёжное дело, хоть оно меня и не радовало. «Следующая услуга, о которой ты меня попросишь, повлечёт за собой куда более серьёзный долг. Подумай хорошенько, захочешь ли ты его выплачивать».
– Мне понадобится лошадь, – сказал я. – И деньги.
Все хотели поехать со мной – и Тория, и Суэйн, и Уилхем и Брюер. Подозреваю, вся рота вышла бы разыскивать Ведьму в Мешке, стоило только предложить. Все, кроме Эйн, конечно же, которой немыслимой казалась идея отойти от Эвадины. Я отказал всем. Что-то говорило мне, что отыскать эту каэритскую женщину можно только в одиночку – сделка, которую мне придётся заключить, касалась только нас двоих и больше никого.
Уилхем на ротные средства купил самую быструю лошадь, какую только смог найти – пегую кобылу с милосердно более спокойным норовом, чем у труса Карника. Когда я на неё забрался, Суэйн передал мне кошель, разбухший от летинов и нескольких серебряных соверенов.
– Ротное жалование, – проговорил он. Тот факт, что он не колебался, передавая в мои руки такое состояние, многое говорил о его текущих приоритетах. – Обещай больше, если потребуется.
На самом деле я не очень-то верил, что Ведьму в Мешке монеты заинтересуют больше, чем доспехи Уилхема. Но всегда полезно иметь под рукой средства, если возникнет нужда.
– Где будешь искать? – спросил Уилхем.
– Говорят, шериф герцога Эльбина нанимает бойцов, чтобы прочесать леса, – сказал я. – В деревне в десяти милях к северу. Это единственные хоть сколько-нибудь масштабные сборы, о которых мне удалось собрать слухи. Во всяком случае, подходящее место для начала.
Уилхем натянуто улыбнулся и хлопнул пегую по крупу:
– Езжай быстро, Писарь.
Я неплохо знал дороги вокруг Фаринсаля, поскольку много лет назад занимался здесь грабежами. Выехав по восточной дороге, на перекрёстке в двух милях от порта я повернул на север, потому что такой маршрут получался наиболее быстрым к верхним границам. Мою кобылу выводили для скорости, и вскоре она уже капризничала оттого, что ей не дают бежать быстрее. От первого же касания шпор она с радостью бросилась галопом, и мчалась так весьма долго, пока небо не начало темнеть.
И вот так, мой возлюбленный читатель, началось знаменитое и опасное приключение Элвина Писаря, который отправился на поиски Ведьмы в Мешке. Многие мили ехал он по тёмному лесу. Частыми были опасности на его пути. Могучими были враги, которых он порешил, пока, наконец, еле живой от всех страданий, он её не нашёл. По крайней мере, такую байку расскажут вам сказочники в обмен на еду и место у очага.
На самом деле мои поиски длились едва ли больше нескольких часов от ворот Фаринсаля. Наверное, разумно было бы заставить кобылу перейти на шаг, а потом, когда совсем стемнеет, разбить лагерь. Однако я всё ещё был новичком в верховой езде, и, поглощённый задачей не выпасть из седла, не заметил верёвку, натянутую через дорогу, пока с ней не соприкоснулись передние ноги кобылы.
Слетев с её спины, я услышал хруст костей, и кобыла пронзительно завопила от мучительной боли. Я приземлился жёстко, и на мне не было доспехов, которые смягчили бы удар. Их я брать не стал, хоть и не без сожаления, поскольку питал своеобразную нежность к этой разношёрстной коллекции. Сожаление переросло в отчаяние, когда я лежал на обочине с разинутым ртом в попытке наполнить внезапно опустевшие лёгкие.
– Она сказала, что ты слишком умён, и на такой трюк не купишься. – Раздался тихий смех где-то за пределами видимости. Голос с акцентом и, несмотря на все пролетевшие годы, немедленно показавшийся до жути знакомым. – Она ошибалась.