Пария

Райан Энтони

– «Ибо так говорил Ульфнир, Отец Альтваров: Всякая битва есть кузня, и всякая душа, выжившая в пламени, закаляется сильнее».

События долгой и интересной жизни привели меня к заключению, что Ульфнир, как и многие боги, был полным дерьмом.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Когда я проснулся, Беррин и её друзья уже ушли. Декин, как всегда верный своему слову, позволил им подняться с рассветом и без дальнейших препятствий отправиться к побережью, и даже снабдил несколькими мешками зерна, чтобы поддержать их в пути. Естественно, Конюх косо смотрел на любые формы помощи еретикам-северянам,

и, когда мы продолжили наш путь на север, мне пришлось терпеть обличительные речи на эту тему.

– Все, кто закрывает сердца примеру мучеников и благодати Серафилей, будут страдать от своего вероломства, как в этом мире, так и в следующем, – сказал он мне во время одной остановки на отдых. – Ибо своими грехами они приближают нас к заре Второго Бича.

Мы уже сильно углубились в верхние пределы Шейвинского леса, где деревья расступались, образуя широкие поляны, которых лучше избегать. Мы встали на краю одной такой поляны, где на цветочном лугу росла одинокая яблоня. Даже поздней осенью вид перед глазами открывался приятный, хотя, похоже, Конюх этого не замечал.

– Этот урок тебе стоит хорошенько выучить, неблагодарный юнец. – За последние дни слово «язычник» постепенно вытесняло слово «неблагодарный», когда он обращался непосредственно ко мне. Я решил, что это результат моего постоянного сопротивления урокам, которые он мне преподавал в качестве самоназначенного учителя по духовным вопросам. Не знаю, какое слово вызывало во мне большее негодование, поскольку я ни о каком обучении не просил.

– Пусти эти учения в свою душу, – продолжал он. – Следуй примеру мучеников и познаешь мирную и полноценную жизнь.

– Они-то не познали, – пробормотал я в ответ. Я давно понял, что лучше прикусить язык, когда он принимался проповедовать, поскольку иначе можно было накликать долгие часы утомительных споров. Но иногда его слепота к собственной нелепости перевешивала мою сдержанность.

– Что? – требовательно спросил он, и его рука с овсяным пирогом замерла на полпути ко рту.

– Мученики, – сказал я. – В смысле, их название говорит само за себя. Они умерли, все. Сотни, а то и тысячи бедолаг умерли из-за слов, накарябанных тысячи лет назад. И, насколько я понимаю, ни один из них не получил лёгкой смерти за свои старания. Если ты хочешь, чтобы я следовал такому примеру, то спасибо за заботу, но останусь-ка я лучше язычником.

– Кровь мучеников, – проскрежетал Конюх, – смывает грехи человечества, и тем самым держит открытыми Божьи Порталы Вечного Царства, позволяя течь благодати Серафилей. Если только их благодать оскудеет, то Малициты восстанут…

– … и, дабы очистить землю от их порчи, Серафилям придётся снова бичевать её, – закончил я, осуждающе закатив глаза. – Тебе не кажется это немного странным? Все эти бесчисленные крылатые существа, живущие в раю на небесах, которого никто из нас не видит, хотят уничтожить мир, чтобы доказать, как сильно они нас любят. Похоже на то, как один мой знакомый втюрился в шлюху. Он так сильно её любил, что платил сутенёру, чтобы тот её бил до крови раз в неделю, чтоб ни один другой мужик на неё не смотрел.

– Не сравнивай безграничную любовь Серафилей с каким-то неверующим негодяем, гоняющимся за блудницами! – Он наклонился ко мне, выронив из ладони овсяный пирог, схватил меня за руку и говорил неразумно громко.

– Ты бы лучше успокоился, – посоветовал я, глядя в его широко

раскрытые пылающие глаза, и прикоснулся обнажённым кинжалом к его руке, которая так и цеплялась за мой рукав. Я не стал бы раскаиваться, если бы пришлось перерезать вену-другую, и Конюх понял бы это, если бы я не раздул его праведный гнев до безрассудного кипения. Он всё сильнее тянул меня за рукав, а я всё сильнее стискивал нож. Всё катилось к жестокой развязке, пока на плечо Конюха не легла рука Декина.

Он ничего не сказал, да и прикосновение не было особенно тяжёлым, но этого хватило, чтобы Конюх убрал свою руку. Фанатик отступил назад. Его лицо побледнело от гнева, ноздри раздувались, и он вдохнул холодного воздуха, чтобы остудить свою ярость.

– Довольно с меня этого неблагодарного, – сказал он Декину. Он тщательно старался не повышать голос и не придавать ему какого-либо неповиновения, но тон его был решительным. – Его мерзкие манеры и ересь слишком сильно марают мою душу.

Декин уставился на меня, а я понял, что невольно отступил на шаг назад, и только тогда заставил себя замереть. Он не выглядел довольным, что всегда плохо, но попытаться сбежать в этот миг значило навлечь на себя ещё худшее наказание. Так что я стоял и готовился к удару. Если настроение у него великодушное, то это может быть всего лишь пощёчина. А если нет, то я проснусь спустя час-другой с характерным синяком на подбородке, а то и с выбитым зубом.

Поэтому я приятно удивился, увидев, как он дёрнул головой, отпуская меня.

– Найди Эрчела и ступай к Лорайн. Время нового обличья. Надо выучить его задолго до того, как доберёмся до замка Амбрис.

***

– Всё ещё слишком аккуратно, – решила Лорайн, оглядывая нас и поджав губы. Щёлкая ножницами, она распорола швы и нарезала дыр в шерстяной куртке и мягких кожаных штанах на мне. А до этого заставила меня покататься по земле и папоротникам, перепачкав одежду, после чего хорошенько плеснула эля и вина, чтобы создать убедительную палитру пятен. Одежду Эрчела ей почти совсем не пришлось изменять, поскольку ему несложно было выглядеть, как обедневший, туповатый керл.

– Почему вас выгнали из деревни? – спросила она меня, убирая ножницы.

– Я напился и покрыл дочку пахаря. А она была наречённой сына кузнеца, так что мне оставалось либо бежать, либо встать вместе с ней к позорному столбу.

– А настоящая причина?

Один из самых ценных уроков Лорайн по части обмана заключался в том, что всегда стоит наслаивать одну ложь на другую, и оставить на потом постыдную или преступную тайну, раскрытие которой создаст узы доверия.

– Я ударил просителя, потому что он трогал меня за яйца? – предложил я после секундного раздумья.

– Нормально, – сказала она, довольно кивнув. – Но говори, что избил его, а не просто ударил. Солдатам нравятся кровавые байки. – Она изогнула бровь, глядя на Эрчела, и, когда он принялся излагать свою смесь врак, подняла руку, чтобы он придержал язык. Несмотря на всю свою хитрость, Эрчел был никудышным лжецом, и байки у него получались либо абсурдно замысловатые, либо ужасно отвратительные.

– Ты дурачок, который украл поросёнка, – сказала она. – Пучь глаза пошире, разевай рот и оставь разговоры Элвину. Вы двое встретились на дороге. Слышали, что в Амбрисайде можно найти работу, или хотя бы дармовой эль по случаю суда над герцогом. Где найдёте солдат, которые скорее всего заговорят?