Пария
Шрифт:
– Да. – Голос женщины смягчился, но суровая подозрительность в её глазах рассказывала другую историю. Какой бы набожной она ни была, я знал, что вера не притупила её разума, как часто случается с другими. Я не сомневался, что эта женщина отлично понимала, что слова, сказанные мной, меня ничуть не трогают. – И теперь они проживают за Божьими Порталами, да? Навечно связанные в своей любви?
Это была ловушка, которой легко избежать:
– Серафили обещают вечную милость тем, кто последует примеру мучеников, но только они ведают, что лежит за Порталами. Нам не дано узнать, какая награда ждёт нас, когда закончится наше время на
– Воистину. – Она немного отступила, переключив внимание на Торию. – Дорогая, ты столь же сильна в учении Ковенанта?
– Насколько нужно, настолько и сильна, – спокойно ответила Тория. Как обычно, ум её не распространился на сокрытие чувств, и лоб наморщился от глубочайшей подозрительности. Её реакция на эту набожную женщину показалась мне странной для человека, который придавал потусторонний смысл тому долгу, который, по её мнению, был у неё передо мной.
– Её набожность в ряде аспектов отличается от моей, – встрял я. – Но можете не сомневаться, что связывает нас вера. Понимаете, у неё есть передо мной обязательство, и она боится, что вызовет ярость Серафилей, если не сможет его исполнить.
Сильда приподняла бровь, взглянув на Торию, которая согласно пожала плечами.
– Он спас меня, – сказала она. – Неуплаченный долг жизни разгневает Серафилей.
– Разгневает? – Бровь Сильды приподнялась ещё выше. – Ковенант не приписывает такого базового чувства Серафилям, по крайней мере истинный Ковенант.
В ответ лицо Тории потемнело, губы вызывающе скривились:
– Истинный для тебя, а не для меня.
Я ожидал, что такая жёсткость вызовет у Сильды какой-нибудь гнев, но она просто весело рассмеялась и отвернулась.
– Не бойтесь, друзья мои, поскольку в нашем храме рады всем, кто стремится следовать примеру мучеников, какие бы ереси не раскалывали веру за нашими стенами. – Она приглашающе махнула нам рукой и направилась вниз по спиральному спуску. – Пойдёмте, позвольте мне показать вам наше место для молитв.
Мы с Торией поспешили за ней, но резко остановились, когда дорогу нам загородил Брюер. Он осматривал нас единственным глазом, в котором блестели подозрительность и тревога.
– Они слишком умны, – прохрипел он с грубым акцентом Марки. Он явно обращался к Сильде, хотя глаз неотрывно смотрел на нас. – Ложь легко даётся, особенно этому. – Он ткнул пальцем в мою грудь. – Мне это не нравится.
– Я лжи не слышала, – сказала Сильда, и эта фраза мне многое объясняла. Видимо, её разновидность набожности допускала нечестность, поскольку я знал, что она видела меня насквозь, как хорошее стекло. – И к тому же, – добавила она, – умные нам нужны, не так ли?
Губы Брюера дрогнули, и я видел, как он сражается с желанием поспорить. Это была очень странная тюрьма, поскольку в тот момент мне уже стало ясно, что власть здесь сосредоточена не в жестокой силе и преступной хитрости этого мужчины, а в словах маленькой набожной женщины.
– Не заблуждайся на мой счёт, парень, – сказал Брюер, наклонившись так близко, что зловонное дыхание ударило мне в лицо. – Пусть я и набожен, но выжму всю кровь до капли из твоего переломанного тела, если ты сделаешь или скажешь что-то против восходящей Сильды.
– Восходящей? – Я посмотрел на маленькую женщину, спускавшуюся по уклону, и отметил, как она, проходя
– Пойдём-ка лучше, – сказал Брюер, развернулся и пошёл за Сильдой. Когда мы проходили мимо других каторжников, я увидел, что никто не считал нужным кланяться ему, но все тут же отводили глаза. Да, Сильда вызывала здесь уважение, но Брюер внушал страх. Когда мы проходили мимо ковыляющей вереницы измученных душ, я заметил несколько злобных взглядов в спину Брюера. По большей части всего лишь мрачные гримасы, обиды слабых на сильного, но некоторые выглядели жёсткими, яркими, какие порождает настоящая ненависть или давно вынашиваемая злоба. А ещё встретилось несколько плотоядных ухмылок или откровенно похотливых взглядов, направленных в основном на Торию, но некоторые и на меня тоже.
– Хули вылупился, крысомордый? – прорычала Тория одному чересчур заинтересованному каторжнику с необыкновенно узкими чертами лица и выдающимся носом. Он отпрянул на шаг, но, видимо, не мог отвести глаз, вынудив меня сдержать Торию, которая уже едва не бросилась на него, сжав кулаки.
– Оставь, – сказал я, стараясь говорить и выглядеть невозмутимо, и потянул её дальше.
– Не люблю зевак, – сказала она, вырывая руку.
– Может, лучше тебе привыкнуть. – Я взглянул на вереницу проходивших мимо немытых тел в грязных одеждах, ещё не ставших совсем лохмотьями. – Женщин тут, похоже, маловато.
Мы шли за Брюером по изогнутому пандусу до самого дна кратера. Здесь тоже работали люди – две дюжины узников таскали мешки из шахты и складывали у основания подъёма. По контрасту с остальными каторжниками эти не выглядели такими тощими, и их одежда не так износилась. А ещё они казались приветливее.
– Я рада приветствовать в храме наших новых брата и сестру, – сказала Сильда и рукой показала нам выйти вперёд. – Элвин и Тория.
Все заключённые приостановили свой труд, чтобы кивнуть, а некоторые положили руки на грудь, как приветствуют друг друга набожные ковенантеры. Я быстро изобразил на лице выражение подобающей торжественности и вернул жест, а Тория скрестила руки и на все приветствия отвечала резким кивком головы. Хотя эта группа отличалась от людей на верхних ярусах кратера, в том числе и наличием среди них нескольких женщин, но это ничуть не смягчило настороженной подозрительности Тории.
– Пошли, – Сильда пошла дальше, к тёмному проходу в шахту. – Не сомневаюсь, вы хотите посетить святыню мученика, прежде чем мы перейдём к другим делам.
Я не дал очевидному вопросу слететь с губ, а вот Тория не проявила такой осмотрительности.
– Каким делам?
– Всему своё время, юная сестра, – мягко сказала ей Сильда, и её голос разнёсся эхом, а маленькая фигурка исчезала в темноте шахты.
Тория остановилась и беспокойно обернулась ко мне. Я многозначительно глянул на Брюера, который подчёркнуто ожидал у входа в шахту. Она всё колебалась, и я положил руку ей на плечи и повёл вперёд, чувствуя, как она задрожала и едва не охнула, когда нас поглотила тень.