Пария
Шрифт:
– Конечно не нужно, – согласился я, улыбнувшись теперь подобострастно. А ещё я немного согнулся, внимательнее вглядываясь в записи черновика. Люди вроде этого не любят, когда подчинённые хоть в чём-то их превосходят. На переписывание всей информации в официальные книги уходили не часы, а минуты, и если правописание сержанта я усердно исправлял, то в числа никаких изменений не вносил. Сильда ясно дала понять, что любые нестыковки меня точно не касаются, и трата монет его светлости – личное дело сержанта.
– Вот и хорошо, – сказал Лебас, довольно кивая. – Держи. – Он бросил мне яблоко – редкий предмет в мешках с едой – а следом ещё одно. – Одно тебе, другое восходящей. – Он снова предупредительно глянул на меня: – И смотри
– Передам.
Прежде чем идти через ворота, я спрятал оба яблока. Вид таких богатств наверняка вызвал бы голодный гнев среди узников на верхних ярусах шахты. Их все называли Изгоями – тех, кто из-за недостатка набожности и плохих манер не подходил в паству Сильды, и кого не брали в другие группы на средних ярусах. Близость к воротам обеспечивала короткое путешествие с тяжёлыми мешками, но ещё им для работы доставались самые скудные жилы. Чтобы выкопать требуемый объём руды из верхних шахт, нужно было потрудиться вдвое больше, чем в нижних, а значит, пайки Изгоям часто урезали за невыполнение норм. И с момента повышения до статуса писаря прогулка мимо их обиженных лиц стала весьма неприятным ежедневным делом.
– Итак, Элвин, – сказала мне позднее Сильда, когда паства собралась на вечернюю трапезу, – какие новости снаружи?
Вечера с паствой состояли из трапезы, за которой следовали два часа тяжёлого труда в туннеле. Мне, как и большинству из нас, не терпелось провести больше времени на пути к побегу, но Сильда настаивала, чтобы мы сохраняли достаточно сил на поддержание потока руды. Пока паства оставалась самой производительной группой на Рудниках, это, вкупе с писарскими обязанностями, нынче возложенными на меня, обеспечивали хорошее отношение сэра Элдурма и лучшие пайки. Мешки, которые я принёс по спуску, поровну распределили между другими прихожанами, что помогало поддерживать наши совместные усилия, но также гарантировало, что мой сравнительно привилегированный статус не породит каких-либо обид.
– Самозванец всё ещё на коне, – сказал я, вспоминая те крупицы информации, которые мне удалось собрать из сплетен охранников и корреспонденции, валявшейся на столе сэра Элдурма. – Говорят, он на границе между Кордвайном и Фьордгельдом. У него то ли десять тысяч человек, то ли три, смотря кого слушать. Ходят слухи, король собирается объявить очередной сбор, чтобы покончить с ним раз и навсегда.
– Как и в прошлые пять сборов, – проворчал Брюер, помрачнев от воспоминаний о своей службе под знамёнами. – Мне плевать, пускай сидит на троне, и пропади оно всё пропадом.
– Война не бывает справедливой, – сказала ему Сильда, – каким бы ни был исход. – Она вопросительно подняла бровь и посмотрела на меня. – Есть что-то ещё интересное?
– Как обычно. – Я пожал плечами. – Мятежи тут и там. Народ сильно устал платить налоги на войну. И они злятся не только на знать. Я слышал, в Куравеле толпа керлов вытащила стремящегося из паланкина. Похоже, они раздели его догола и кидались в него дерьмом до самого собора.
– Еретики, – пробормотал Хеджман. Сравнительно недавно прибывший, всего лишь год на Рудниках, но глубиной своего религиозного рвения уже заслужил признание Сильды.
– «Богатые презирают бедных за нищету и осуждают за их зависть», – спокойно процитировала Сильда пассаж из свитка мученика Каллина. Я заметил, что нынче она редко цитировала откуда-либо ещё. – «Но никогда им не постичь, что богатый – это просто бедняк, которому больше повезло». Те, кто служат на высших должностях Ковенанта, становятся богаче, и бедные сильнее им завидуют. Мне кажется, что средство от последнего заключается в первом, не так ли?
Я сдержал усмешку, увидев, как Хеджман сокрушённо опустил голову. Пускай он был ревностно набожным, и умел цитировать учение Ковенанта лучше всех, кроме Сильды, но истинная мысль и служение были ему недоступны. Если какая-то душа
– А ещё умер муж сестры короля, – добавил я. – Лорд Альферд какой-то.
– Умер как? – спросила Сильда. Отчего-то эта крупица новостей вызвала её интерес.
– Не в битве, насколько я понял. Какая-то болезнь, как сказал охранник. Похоже, многие думают на вельманский недуг, поскольку его мёртвая светлость любил шлюх. Хотя некоторые шепчутся о яде, но так всегда бывает, когда неожиданно умирает кто-то важный.
– Его звали Альферд Кевилль, – тихим голосом проговорила Сильда, глядя куда-то вдаль. Она редко предавалась мечтаниям о своей жизни до Рудников, но когда такое случалось, это обычно вызывала смерть прежнего знакомого. – И он был по-своему хорошим человеком, и заслуживал лучшей судьбы. – Она помедлила, а потом сказала шёпотом, и сомневаюсь, что её слышал кто-то, кроме меня и Брюера: – и невесты получше.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
– Дай сюда самое маленькое зубило! – Раздался голос Тории из чёрных недр туннеля. Эхо подчёркивало её раздражение и настойчивость.
Год назад туннель для побега, над которым мы так долго работали, вышел на несколько широких камер со специфическими эффектами в части распространения звука. Первая преобразовывала высокий голос в почти идеальный баритон, а эта, пока что самая большая, заставляла и самый тихий шёпот длиться, казалось бы, вечность. Сначала мы обрадовались открытию, поскольку пустоты представляли собой уже готовые проходы в скале. Однако Резчик, в прошлом строитель и куратор нашего грандиозного замысла, вскоре заметил, что эти камеры совсем не помогают нашему побегу, а наоборот увеличивают опасность. Наш туннель ослабил природные структуры, которые их создали, угрожая тем, чего на Рудниках боялись больше всего: обвалом.
Единственным решением оставалось укрепление различных трещин и щелей, которые мы создали – утомительное дело, из-за того, что нам приходилось ограничивать запросы охранникам на дополнительные балки. Заменять старые опоры требовалось постоянно, но внезапное увеличение поставок дерева наверняка вызвало бы подозрения. Лорд Элдурм может и был дурнем во многих смыслах, но всё же оставался бдительным тюремщиком.
Задержка добавляла месяцы к нашему и без того затянутому графику, хотя на самом деле Сильда никогда не ставила точную дату нашего побега. Как и всегда, казалось, ей достаточно служить своей пастве в подземном соборе, исполнять ежедневный ритуал прошений и соблюдать ежегодные праздничные дни в память основных мучеников. И хотя она ещё в первую встречу завоевала мою преданность, если не душу, но спокойствие восходящей склоняло к раздумьям мой вечно подозрительный разум. А вдруг весь этот план – просто какой-то обман? Способ заставить нас, при помощи неисполнимого обещания свободы, бездействовать и служить, пока она наполняет догмами Ковенанта наши души?
Подозрения стихли, когда мы наконец закончили укрепления и продолжили копать, но всё же ощущение, что Сильда не питает настоящего интереса в побеге, осталось. Я знал, что за последние четыре года эта склонность к недоверию росла от задачи, наполнявшей мой разум в редкие минуты бездействия. Постоянные размышления о предательстве плодят подозрения ко всем подряд.
«Родня Эрчела», думал я, и маленький ножик вырезал идеальный узор на опоре, возле которой я сидел на корточках. Как и много раз до этого, я вспомнил каждое лицо, которое хоть мельком видел на Леффолдской поляне, каждое услышанное имя; всё, что Эрчел рассказывал мне о своей родне. «Правит нынче дядя Дренк», как-то раз сказал он. «Ему для этого пришлось убить кузена Фрелла. Поводом для поединка стал какой-то, наверняка выдуманный, спор из-за платы на шлюх. Дядя Дренк ужасно умный…».