Пария
Шрифт:
– Королева Лиссель, – сказала Сильда, глядя, как я рассматриваю монету. – Единственная женщина на троне из династии Алгатинетов. В те дни керлы называли её «Кровавая Лисс», поскольку сердце её не отличалось милосердием.
– Сколько лет этой монете? – спросил я, поворачивая монету в свете факела. На реверсе были отчеканены цифры, но слишком мелкие, не различишь.
– Я бы сказала, прошло почти два столетия с тех пор, как эту монету отчеканили, и в итоге она попала в кошелёк Каллина. Он сказал, что это единственная монета, которую он заработал, и потому её одну он будет хранить. Понимаешь, Каллин, как и ты, большую
Хотя слова Сильды показались мне не менее властными, чем её взгляд, моя склонность к цинизму никуда не делась:
– Сомневаюсь, что для него это хорошо закончилось, – сказал я, напряжённо ухмыльнувшись. А восходящая лишь улыбнулась чуть шире.
– Отнюдь, в своих странствиях Каллин собрал множество последователей, – сказала она. – В какое-то время за ним ходило больше двух тысяч человек. А точнее, две тысячи керлов. Люди благородных кровей оставались одинаково глухи к его посланию и очень недовольны тем, что так много подданных оставляют свои фермы и ходят за босоногим вором, который никогда не мылся и проповедовал, что владение землёй является мерзостью в глазах Серафилей.
Королева Лиссель всегда ужасно эффективно умела останавливать всё, что раздувало беспорядки в её королевстве. Каллина схватили, а его последователей разогнали. Один из самых искажённых пассажей его свитка ссылается на личную встречу с королевой, но что там произошло, утрачено навеки. Однако она даровала ему милость обезглавливания вместо обычной для еретиков казни, к вящему раздражению духовенства Ковенанта, стоит отметить. Они сочли его проповеди столь же тревожными, как и знать. Когда Каллина подвели к плахе, он отдал эту монету – единственное своё имущество – палачу в уплату за работу.
Сильда взяла у меня сосуд и протянула мне, а я опустил туда монету.
– Мне она досталась очень давно, но это история для другого раза. – Она поставила сосуд на место в искусно вырезанном алькове и закрыла крышку. – Скромная реликвия человека, который ценил скромность превыше всего. Поскольку он видел, что когда мы смиряемся, тогда мы себя искупаем.
Она снова перевела взгляд от сосуда на меня – её глаза удерживали меня так же надёжно, как кандалы, которые недавно приковывали меня к телеге цепаря.
– Жаждешь ли ты смирения, Элвин? Желаешь ли ты достичь искупления по примеру мученика Каллина?
Слабый нестройный хор врак зародился и погас внутри меня. Правильной стратегией казалось говорить заключённому светочу Ковенанта то, что она хочет услышать, но я понял, что не хочу больше врать. Только не ей.
– Я не знаю, – честно сказал я. – Пускай я и заслуживаю здесь быть, но всё равно жажду только побега, только свободы.
– Свобода. – От этого слова в её голосе послышалась нотка весёлости, хотя взгляд оставался неумолимо серьёзным. – И что бы ты с ней делал?
Из моего рта потоком полилась новая честность, удивив меня самого страстностью в голосе:
–
– Кого? – вопросила она, с любопытством изогнув бровь. – И почему?
И я ей рассказал. Всё. Все детали своей грязной злодейской жизни. Обо всех преступлениях, совершённых мной и против меня. О своей по-прежнему гниющей злобе на Тодмана, если тот ещё дышит. Перечислил всех своих предполагаемых жертв. Брат солдата, которого я убил, и все его товарищи, за то, что пытались повесить и выпотрошить меня. Лорд Алтус Левалль, за его лицемерное милосердие. Цепарь, который убил Райта и устроил мне на дороге испытание, оставив на моём растущем счету возмездий последние и самые грубые отметины.
Наконец замолчав, я раскраснелся и запыхался от своей гневной речи и ожидал слов утешения от восходящей. Я знал, что она будет советовать мне не глупить с мстительностью. Поучать меня о том, что возмездие – это пустое, поскольку оно только принесёт больше насилия в мою и без того жестокую жизнь.
Вместо этого она некоторое время поразмыслила, задумчиво поджав губы и нахмурив лоб, а потом сказала:
– Сдаётся мне, в твоём списке не хватает нескольких имён.
Я выпрямился, озадаченно глядя на неё.
– Не хватает?
– Да. Если ты хочешь по-настоящему отомстить за преступления против тебя, то, похоже, по большей части они – результат атаки на Моховую Мельницу, да?
Я тупо кивнул, а она ещё чуть поразмыслила и продолжила:
– Репутация Декина Скарла дошла даже сюда. Мне кажется, он слишком коварный разбойник, чтобы беспечно влезть в ловушку. Или ты воображаешь, что рота Короны той ночью оказалась там случайно?
– Я знаю, что нас, наверное, предали, – сказал я, – но не могу себе представить, кто. Может кто-то из деревенских сбежал и рассказал людям шерифа…
– И каким-то образом личные солдаты короля умудрились той же ночью осуществить хорошо спланированную атаку? Нет, они ждали прибытия Декина, и может даже несколько дней, если не недель. А это значит, что кто-то сильно заранее рассказал им о его планах. Думаю, список людей, способных расставить такую ловушку, очень короткий. А ещё полезно подумать, не просто о том, кто умер у Моховой Мельницы, но кого там не было той ночью.
Моему разуму на ответ потребовалось всего несколько секунд, и слова вылетели облаком гневной слюны:
– Родня Эрчела! Этих блядей там не было!
– Элвин! – резко предупредила она, бросив многозначительный взгляд на реликвию в алькове.
– Простите, – автоматически раскаялся я.
Сильда склонила голову, принимая извинения, и сказала:
– Может, ещё вспомнишь людей, которых ты не видел мёртвыми, и голов которых не было на стене замка. Отсутствие знания тоже может рассказать о многом.
«Люди, которых я не видел мёртвыми…». Для начала это Тодман, и не только он. На самом деле мне только сейчас пришло в голову, что, помимо Конюха и Герты, список товарищей по банде, которых, как я точно знал, убили на мельнице, был довольно коротким. Судьба многих оставалась неизвестной. Список потенциальных предателей был довольно длинным, а отделять виновных от невинных я не мог, пока трачу свою жизнь в шахте.