Партизанская богородица
Шрифт:
— Понимать надо так. Если в отряде к вечеру не будет от нас вестей, то ночью... всем вам амба.
— Ты же говорил, отряд подойдет завтра к обеду?
— Для того и говорил.
Такой манифестации крестьяне старинного приангарского села Перфильево еще не видывали.
Впереди с полыхавшим на ветру красным знаменем шел Петруха. За ним в ряд трое: Бугров, почти такой же высокий Вепрев и Брумис, рядом с ним выглядевший коротышкой.
Партизанская колонна была расчленена на три подразделения. Передом шли ветераны-бугровцы, их вел помощник командира сухопарый
Внимание сельчан, особенно женской их половины, было приковано к замыкающему взводу, который выделялся строевой четкостью шага, безукоризненным равнением в рядах и форменным обмундированием. Солдаты шли с вскинутыми на плечо винтовками, и тщательно отчищенные штыки блестели на солнце.
Высокий, стройный Аниська Травкин шагал правофланговым в первом ряду взвода.
— Какой молоденький да хорошенький! — ласково говорили бабы, провожая глазами тонкую Аниськину фигуру.
Босоногие мальчишки и девчонки бежали за гулко ступавшим взводом, а старики и старухи, сбившись небольшими кучками, обсуждали диковинное событие.
— Вот, гляди-ка ты, солдаты, каратели, а теперь, значит, с крестьянами заодно! — подивилась древняя старуха и перекрестилась дрожавшей от волнения и немощи рукой.
— А солдаты-то кто? — рассудительно произнес высокий старик в черном картузе с широкой тульей. — Те же крестьяны. Кому внуки, кому сыны, кому братья.
— То-то братья! — возразил другой, уперший в березовый дрын длинную сивую бороду. — Слыхал, поди, в Подымахиной всю деревню перепороли? А смертоубивста кругом скоко!
— Последние времена! — прошамкал третий, самый древний. — Сказано в писании, брат на брата!..
— Ты бы, Финогоныч, не напущал туману, — возразил старик в черном картузе. — Было так, брат на брата, а теперь, видишь сам, как дело повертывается. Вместях, стало быть, солдат с мужиком отыщут правду, укоротят буржуя.
Финогоныч в досаде махнул темной и заскорузлой, как пласт лиственничной коры, рукой и продолжал сердито бормотать что-то свое...
Партизанская колонна проследовала из конца в конец села и вернулась к зданию школы, где размещался отряд Вепрева.
По сигналу Бугрова начальники подразделений скомандовали: «Вольно! Разойдись!», и партизаны смешались с солдатами в пеструю живописную толпу.
К Брумису подошел бородатый партизан, протянул ему взятые вчера вагановские часы.
Брумис засмеялся.
— Ты что? Носи на здоровье!
— Никак невозможно, — решительно отказался бородатый. — Я ведь, чтобы сберечь для отряда, а не для корысти.
Бугров и Вепрев поднялись на высокое школьное крыльцо. Бугров объявил митинг открытым, предоставил первое слово Брумису.
Не в первый раз выступал Брумис на митинге. Было у него, что сказать людям. Была выстраданная всей нелегкой жизнью правда, была радость от сознания того, что к правде этой тянутся люди и готовы идти за нее на смертный бой.
...Закончился митинг избранием Военно-революционного Совета нового объединенного отряда.
Председателем
— Всех членов Совета прошу после митинга в штаб, — сказал Бугров.
И, обернувшись к стоящему позади Вепреву, заметил в одном из окон девичье лицо.
— При твоей особе состоит? — спросил у Вепрева, кивнув на окно.
— Учительница здешняя, — ответил Вепрев. — Между прочим, очень помогла нам в ликвидации Малаева.
Бугров еще раз, но уже уважительно, посмотрел на Катю Смородинову.
Странный человек
Русло могучей реки перекрыла каменная стена. Усилиями тысячелетий река раздробила преграду, пробила себе ход к океану и, прыгая с обломка на обломок, спускалась по гранитной лестнице в узкое глубокое ущелье. Расчлененная на сотни и тысячи протоков и струй, мчалась она по огромным, зализанным ею валунам, и каждая струя высекала из первозданной тишины свою радостную, звонкую ноту.
Сотни и тысячи этих победно ликующих возгласов сливались в одно, образуя могучий голос реки.
Глухой, грозный, устойчиво постоянный гул заполнял до краев ночную долину, по узким распадкам взбирался в горы и растекался по окрестной спящей тайге...
Маленький отряд Сергея Набатова, преодолев крутой перевал, спускался к реке. Шли медленно, по извилистой, мало нахоженной тропе. У каждого нелегкая ноша. Несли на плечах оцинкованные жестянки с патронами. Корнюха Рожнов, прихрамывая, волочил за собой «максима». Палашка тащила на спине большой узел с посудой и кухонной утварью.
Идущий впереди Санька Перевалов запнулся за поваленную поперек тропы лесину. Остановился, с легким матерком потирая ушибленное колено.
— Убился? — спросил Сергей.
— Кости целы, — ответил Санька, — сейчас отойдет.
— Присядем малость, — сказал Сергей. — Санька ногу разбил.
— Говорил, пусти меня передом, — укорил Сергея Семен Денисыч, — Ночью по лесу надо ходить осторожно.
— За тобой еще неделю проплетешься! — огрызнулся Санька.
— А тебе все прыг-скок... Молодо-зелено!..
Сели на повинную в остановке лесину, сняли оттянувшие плечи винтовки и берданки. Палашка даже сапожки скинула — пусть отдышатся ноги. Угостились из мирского Денисычева кисета ядреным самосадом.
Курили молча, думая каждый о своем...
Сергей думал о жене и сыне, которым и невдомек, что он так близко от них... Кузька, понятно, спит, набегался за день... завел уж, наверно, новых друзей-приятелей... в его годы жить легче... а поди соскучился по отцу... А Лиза, неспокойная душа, наверно, и ночью томится. Когда его нет, и спит одним глазом, а потом весь день ходит смутная... Нелегкая ей досталась доля... не по ее силе... Надломило душу... совсем другая стала... А когда-то в девках первая была плясунья и певунья... Вот и сейчас не на радость ей эта нечаянная встреча. Радость короткая, а боль от новой разлуки — надолго... Может, и не показываться?.. Нельзя!.. Кабы знать, увидишь еще их или нет?.. Так ведь про то никто не знает...