Пассат
Шрифт:
Геро зевнула и погрузилась в сон.
24
— процитировал Эмори Фрост, жестикулируя рукой, 8 которой держал стакан. — Любопытно, что сказал бы Мильтон об этих райских фимиамах, если б хоть раз вдохнул запах Маската в жаркую ночь. Или этого целебного
Он поднял голову и потянул носом воздух.
— Ветер сменился. Завтра будет дождь — пришел муссон.
Маджид облизнул указательный палец, поднял его и через полминуты опустил руку со словами:
— Тебе померещилось. Никакого ветра нет, ни малейшего дуновения. Ты пьян, мой друг.
— Может быть. Но не настолько, чтобы не заметить перемены в воздухе. Ветер скоро задует, и через день-другой твой город-клоака станет вновь пригодным для проживания.
Маджид, пожав плечами, сдержанно сказал:
— Видимо, у белых очень чувствительные носы. Нас дурной запах на улицах особо не волнует. Он проходит, не принося вреда.
Вот тут ты ошибаешься. Вред от него большой. Он порождает болезни.
— Ерунда! Ты такой-же, как доктор-англичанин, добрый полковник Эдвардс и новая американка, похожая на мальчишку в женском платье. Она не дает покоя моим бедным министрам жалобами на мусор, который люди выбрасывают на улицы или на пляжи. А куда еще его выбрасывать? Не держать же дома — с таким запахом! Вот пойдут дожди, и все смоют.
— А потом прекратятся, и вновь начнется сухой сезон. Я знаю! Все вы лодыри и негодники.
— Ты хочешь, чтобы я транжирил доходы на снос старых строений и строительство канализации? Или содержал целую армию рабов для ежедневной уборки мусора?
— Господь с тобой! Я не жалуюсь. Вернее, не очень. Иногда эта вонь меня донимает, но она лучше, чем смрад Прогресса и Карболки. К тому же, доходы ты уже истратил. Или я ошибаюсь?
Маджид горестно вздохнул.
— Увы, ты прав. Но даже если б они были целы, люди подняли б меня на смех за трату денег на уборку грязи. И не поблагодарили б за вмешательство в их образ жизни. Английский доктор говорит, что если бы я только заставил своих подданных держать улицы чистыми, стало б меньше болезней и смертей, больше детворы доживало до зрелости, больше мужчин и женщин — до старости. Лечить больных — дело хорошее; но вмешиваться таким образом в планы Аллаха глупо, поскольку Всевышний является и Всемудрым. Если б не было болезней и все дети доживали до зрелости и старости, то в мире поднялось бы черт знает что, ведь любому дураку ясно, что со временем для всех просто не хватит места.
— Аллах, — сказал Рори, — несомненно, способен изобрести другиё способы избавлять мир от перенаселения. А если не захочет, люди наверняка позаботятся об этом сами. Это у них всегда хорошо получалось.
Маджид воспринял шутку с кривой усмешкой.
— Верно. Потому что не научились воспринимать мир такими как его создал Аллах, и вечно пытаются что-то в нем изменить; как будто Аллах и Пророк не знали, что лучше всего для них и для мира. А хуже всех тут постоянно сующиеся во все люди с Запада. Ты можешь не поверить мне, но знаешь, чем занялась эта рослая племянница американского консула?
— Прекрасно знаю! — ответил Рори с усмешкой. — Она сочла своим долгом помогать твоему брату Баргашу в надежде, что он окажется более просвещенным правителем, чем ты и согласится положить конец работорговле.
— Баргаш? Но ведь он бы… Она не может знать, что у него на уме!
— Она и не знала.
— Видно, бедняжкане в своем уме. Я знаю, что она интересуется этим делом, но думал, из симпатии к Чоле, нашей красавице. Но я не об этом вел речь. Нет. Она покупает рабов через садовника своего дядюшки, пса-лого негра по имени Бофаби. Этот человек — освобожденный невольник, и, видимо, поэтому она считает, что он будет относиться к ним с большим сочувствием, чем араб, думает, что как только он купит негров, они получат свободу. Ей невдомек, что у Бофаби есть за городом небольшая ферма, и что на деньги, взятые для покупки и содержания негров, он прикупил земли, заставляет купленных рабов трудиться там, не разгибаясь, и вскоре разбогатеет. Ей говорит, что якобы платит высокие цены, покупает рабов больше, чем на самом деле; и платит ее служанке, Фаттуме, чтобы та расписывала, как довольны и счастливы негры, которых Бофаби купил и «освободил». Должно быть, ее действительно поразил Аллах!
— Ошибаешься, — сказал Рори. — Поразило желание помогать своим собратьям, исправить несправедливости этого мира. У нее дух крестоносцев. Очень похвально — и чертовски досадно!
— Бофаби и служанка так не считают, — заметил Маджид. — Они всем довольны. А рабы вряд ли. Африканцы — поклонники дьявола и понятия не имеют, как обращаться с рабами. Кто-то должен сказать ей о том, что творится.
— Бесполезно. Она верит лишь тому, чему хочет верить.
В таком случае родственники должны подыскать ей хорошего мужа. Сильного, который бил бы ее за глупости. Всем женщинам нужны мужья.
— Она не женщина. Она замечательная статуя, и ей нужен Пигмалион.
— Это что? Я не понимаю.
— По мифам древних греков, скульптор, носивший это имя, влюбился в прекрасную статую из слоновой кости и уговорил одну из богинь — кажется, Афродиту — оживить ее. Потом женился на оживленной и назвал ее Галатея. Но красавица, о которой мы говорим, пожалуй, обречена оставаться статуей до конца жизни. Сомневаюсь, что мистер Клейтон Майо будет очень стремиться превратить ее в Галатею. По-моему, он гораздо сильнее стремится к ее состоянию; хотя, возможно, я ошибаюсь. Знаешь, коньяк у тебя вполне терпимый. Слишком сильно пахнет, но мне доводилось пить и похуже. Твое здоровье!
Султан и Эмори Фрост находились в одной из маленьких приемных дворца, высокой белой комнате, ее сводчатые дверные проемы были завешены шелковыми портьерами, из широких окон открывался вид на море. Ажурные бронзовые светильники свисали с потолка, отражаясь в зеркалах с золочеными рамами и привлекая из темноты за окнами крылатых и ползающих существ. Мотыльки, жучки, другие ночные насекомые кружились и порхали в золотистом свете ламп, а дюжины ящериц-гекконов носились по потолку, раздуваясь от съеденной мошкары. Но кроме них в жаркой ночи ничто не двигалось: силуэты пальм неподвижно чернели на фоне темного неба и тусклых немерцающих звезд, дверные портьеры не шевелились.
Оба они, небрежно одетые, возлежали в расслабленных позах, Маджид на низком диване среди подушек, его гость для прохлады на полу. Рори уже почти целый час потягивал ароматизированный коньяк и хотя ощущал от выпитого приятную беззаботность, язык его не заплетался, сообразительность не притупилась. Поглядев на султана полуприкрытыми глазами, он вернулся к прежней мысли и неторопливо спросил:
— Почему приближающиеся дожди беспокоят тебя? Не дожди, — уныло ответил Маджид.
— Тогда что же?