Пастух медведей

Белянин Андрей Олегович

ИЗ НЕОПУБЛИКОВАННОГО

* * *

Вот выйду, взгляну на небушко, А сердце в печали екает. Ведь где-то ждет меня девушка Прекрасная, но далекая. Там в дымке у моря синего, А в ясный день бирюзового, Закаты плывут красивые. Но вырвусь туда ли снова я? Там ходят гнедые лошади, И птицы поют возвышенно. Там тают в платанах площади, И спят облака над крышами; Там горы стоят косматые В уборе дерев смешавшихся. Там парни под маскхалатами Хранят любовь к недождавшимся. Подъемы в ружье привычные, Но потом удача мерится. И в полосу приграничную Всерьез-то не сразу верится. Вернуться туда б… Да где уж там… Повязан делами, строками. А где-то ждет меня девушка Прекрасная, но далекая…

* * *

На

мостовой играют солнца блики, А на душе снега метет зима. Цветы разлуки — желтые гвоздики Несу тебе и не схожу с ума. Как это странно, глупо и нелепо И, главное, не надо даже слов. Несу букет, слепой, безумный слепок Твоих любимых бархатных цветов. Зачем гадать, что будет, что не будет, — На сто вопросов лишь один ответ. И мне сейчас совсем чужие люди С неясной грустью молча смотрят вслед. В твоих глазах ни радости, ни муки, И я не понял, ты или не ты: Взгляд был спокоен, но дрожали руки, Когда ты в вазу ставила цветы… Расстались, как и не были знакомы — Двух гордых душ могучая стена. Приехал ночью, глянул, а над домом Цветком разлуки — желтая луна. Но тишина внезапно раскололась, И я не верил слуху своему, Услышав в трубке твой далекий голос: «Ты напиши. Я все теперь пойму…»

* * *

Он странный был парень. Всуе Порой совершал грехи. Другим дарил поцелуи, А ей посвящал стихи. В каком-то хмельном угаре, Опять-таки не как все, Другим играл на гитаре, А ей заводил Бизе. Познав мастерства секреты, Игривым резцом Буше Другим рисовал портреты, Ее же ваял в душе. И был он на самом деле, И совесть храня и честь, С другими — каким хотели, Лишь с нею таким, как есть. Ее воспевал он имя, Молился ее глазам. Других принимал земными, Ее вознес к небесам. А ей так хотелось ласки, Огня, поцелуев, слов. Но он, как в старинной сказке, Любил лишь свою любовь…

* * *

Девушка из третьего купе — Чудо с бирюзовыми глазами. Как герой великого Распэ, Я играю жизнью и стихами… Низведу запретное табу, Упиваясь радостью открытий. Сам себе придумаю судьбу, Сам себе направлю рок событий. Оседлаю черного коня В стиле паладинов и эмиров, Вознесу на кончике копья Званье королевы всех турниров. Положу венец у ваших ног И, звеня изрубленной кольчугой, Навсегда исчезну в ритме строк Менестрелей с пламенного Юга. Все вернется — хлеб и молоко, Жизнь сольется в годы и мгновенья… Рыцари уходят так легко В даль, в небытие и в сновиденья… Стук колес иллюзию создаст, А быть может, просто не заметит Отраженье бирюзовых глаз… Стук копыт на стыке трех столетий…

ВСТРЕЧА

Тебе казалось: это очень просто — Как жемчуг, обронить десяток слов… А знаешь, ведь Земля всего лишь остров Средь тысячи вселенных и миров. И мы на ней лишь гости — на мгновенье Пришедшие в движение планет По высшему чьему-то вдохновенью Лишь только раз, чтобы увидеть свет… Не чудо ли, что в этой яркой вспышке Столкнуло нас в горниле звезд и чувств, Не где-то, не шутя, не понаслышке — Глаза в глаза, смешав дыханье уст? Мы встретились… И не сказав: «спасибо» Судьбе, укрывшей нас, как двух котят, Слепых и глупых, от бетонной глыбы, Которую, разлукой окрестят Другие люди. Те, что будут следом, Что разберут сюжет, характер, жанр: Что было с этим раненым поэтом И с девочкой, направившей удар? Они поймут, что было между нами. Оценят вес поступков и обид. Напишут трехметровыми словами, Что золото не все, мол, что блестит. …А мы, на них взглянув, как в кинозале, Из тьмы своих ухоженных могил, Вдруг вспомним просто вечер на вокзале — Один лишь вечер… Пусть один — но был! И было — все… И не хотела стрелка Часов вокзальных двигаться вперед. Все, что потом, — так пусто и так мелко… Все, что потом, — отчаянье и лед! До этих строк потомкам что за дело? И у свечи так робок огонек… Любовь была. Но ты не разглядела. Я не судья. Прости, что не сберег…

* * *

Я забываю имена. Спросонья или сполупьяна Басовым звуком фортепьяно Встает забвения стена. Я забываю голоса, И даже старых песен звуки В мои протянутые руки Ложатся

лишь на полчаса. Я забываю адреса… И те, кто где-то ждут упрямо Письма иль строчки телеграммы, Уже не верят в чудеса. Я забываю, как в бреду, Победы, пораженья, войны. Так тише и куда спокойней, И, в общем, знал, куда иду. Душе теперь не привыкать, Плащом забвенья укрывая, Страницы памяти листая, Их беспощадно вырывать. Но тянет, что там ни пророчь, За бешенством ветров-скитальцев, Разбить стекло, изрезав пальцы, И чье-то имя крикнуть в ночь…

* * *

Сколько весен прошло. Мне уже двадцать три. Сплавы верности, клятвы и непостоянства. Я, конечно, не стар, просто где-то внутри Зреют мысли о вечности и о пространстве… Сколько силы в руках, сколько можно успеть До прощального текста на траурном канте. Я не скоро умру и надеюсь, что смерть В чем-то тоже, как жизнь по теории Данте. Эта вечная жизнь, просто в мире ином, Что при жителях стольких однако, не тесен… Если буду в аду, то на круге втором — За безумство любви и за яростность песен. Если рай, что ж, и там можно, видимо, жить. Там культурные люди и общество мило. Я, конечно, найду, что читать, с кем дружить… Только вечный покой скоро станет постылым. Что мне там без тебя? Ты пойми и прости. Это время слепое стучится и стонет. Просто душу мою ты в ладони впусти — Пусть мой Ад или Рай будет в этих ладонях…

* * *

Все кувырком. Огонь и лед. И целомудрия грехи. И я полночи напролет Читал стихи, читал стихи. Плескались звуки в темноте, И в ритме строк звучал апрель. А там, в безбрежной высоте, Звенела звездная капель. В ладони теплый шелк волос, Так безмятежно золотых… И мучил маленький вопрос: Что это — песня или стих? А может, — сон, а может, — бред? Цветной цветаевский романс? Так близко между «да» и «нет» Мы этой ночью первый раз. Да что мы знаем о любви? Весь опыт прошлого не в счет. Как далеки глаза твои… Как близко смуглое плечо! Хранила сон моя рука, А разум в облаках витал, Но почему-то я пока Счастливых строк не написал. И мысль о счастье в этот час Не приходила, хоть убей. И даже пару легких фраз Не мог связать я в голове. «Любовь — творец!» А что творит Твое дыханье в этот миг? И, словно серебро, горит На медной коже лунный блик. Я знаю — все умчится прочь В рассвета алые штрихи. А в сердце — боль, любовь и ночь, И напролет стихи, стихи…

МАРИЯ-АННА (1991)

ВСТУПЛЕНИЕ…

Замшелые камни когда-то известных могил Откроют все тайны умеющим слушать и ждать, О тех, кто когда-то боролся, страдал и любил, И, видимо, тоже совсем не хотел умирать. Послушайте голос полыни на горькой земле, — Для памяти — годы, для времени — крошечный миг. Одни умирали, как жили, — с улыбкой, в седле, Другие в постели, среди лицемерных родных. Как время стирает деяния и города, И те имена, где смешались и небыль, и быль… Но если о первых хоть песня звучит иногда, То что от вторых нам осталось? Лишь серая пыль…

* * *

Это было со мной, но в какое-то Давнее время, О котором забыл или вспомнить Еще не успел. Мне тогда не казалось звенящим Горячее стремя, Я не слышал поэзии В жалящем шелесте стрел. Мне казалось, что меч — Это просто орудие боя. Я любил свой клинок, Но без ложного пафоса слов. И в понятии: «смерть» Мне не чудилось что-то такое… Умирать, чтобы жить — Вот простая основа основ. Как мы верили в жизнь! Но никто не боялся и смерти. Все боялись лишь мора И гнева суровых богов. Над огнем и в огне Нас ворочал чудовищный вертел, И судьба нам являлась В смятеньи пророческих снов. Горький дым пепелищ И горящие гневом погони, И ночные бои Средь огня половецких костров… Были кони у нас — Ах, какие у нас были кони! Я сейчас, как тогда, Целовать их копыта готов. И друзья на руках умирали, Успев улыбнуться, И бессильные слезы текли По небритым щекам… Я безумно хочу В это давнее время вернуться И пройти по своим, Может быть, неостывшим следам. Звездный полог принять Вместо быта в оклеенных стенах, Вольной жизни вдохнуть Вместо лозунгов, правил и слов… Это время мое Горькой памятью пенится в венах И зовет за собой Древней песней славянских богов.