Патриот
Шрифт:
Тем не менее мне казалось, что война где-то далеко и не имеет никакого отношения ни ко мне, ни к нашей семье. Не помню, чтобы её даже особенно обсуждали. Во-первых, видимо, потому что мне до призыва было далеко, а во-вторых, находясь внутри армии, имеешь какую-то иллюзию контроля.
Все матери и отцы детей призывного возраста в те годы тряслись от страха, что ребёнка призовут служить в Афганистан. В этой страшной лотерее участвовала вся страна. Ужас этот нарастал по мере того, как поступало всё больше «двухсотых» — так на военном жаргоне называли запаянные цинковые гробы, в которых возвращались тела погибших, «груз 200». В то время призывали в армию моего двоюродного брата, и я помню, как все родственники ужасно переживали, тем более что он, как и положено патриотично настроенному, но неблагоразумному молодому человеку, сам сказал в военкомате, что хочет попасть в Афганистан. Обошлось.
Но
Зато война эта зажила активной жизнью в народном творчестве. Песни про Афган звучали повсюду. Официальные (они звучали и по телевизору) воспевали воинский долг и подвиг; полузапрещённые (или, вернее сказать, неодобряемые), но всегда более любимые были посвящены смертям, не вернувшимся друзьям и тяготам службы. Бардовская песня в СССР была очень популярна: она была единственной отдушиной в государстве, где каждое художественное произведение должно было проходить худсовет. На пике советско-афганской войны значительная часть репертуара людей, бренчавших на гитаре на кухне или у костра, была связана с Афганом. Таким образом, в воздухе витал вопрос, который нельзя было задать вслух, но и невозможно не произнести мысленно: а зачем вообще там погибают наши ребята?
Газетные передовицы о священном интернациональном долге не работали. Никто не понимал, что у нас за долг такой перед людьми, живущими в далёких горах за тысячу километров, никогда не говорившими на русском языке, никогда не имевшими к нам отношения. Даже намёк на мировое господство не действовал. Официально Советский Союз всегда выступал с антиколониальных и антиимпериалистических позиций. В жизни же между строк читалось: «Мы такие крутые, мы командуем половиной мира!» В целом это нравилось советским людям. Но если ввод войск в Чехословакию или Венгрию в Советском Союзе многие одобряли (ну как же, это наш законный военный трофей, мы победили, значит, будем устанавливать свои порядки), то Афганистан? Пыльные камни, которые нас никогда не привлекали. Сейчас их нужно полить кровью, чтобы забрать себе. А на черта они вообще нужны? «Душманов» — это слово очень быстро вошло в советский обиход — никому не было жалко. Ведь там погибают и наши солдаты, а призом станет лишь то, что мы прогоним одних вооружённых бандитов и назначим других.
Сейчас, когда доступны некоторые архивные документы, ясно, что Афганская война — это даже не просто грандиозная ошибка, а всего лишь блажь старых маразматиков, находившихся у власти в позднем СССР (маразматиков в прямом смысле слова: к 1979 году политбюро ЦК КПСС напоминало Парк гериатрического периода).
По официальным данным, за десять лет мы положили в этой войне пятнадцать тысяч человек. По исследованию офицеров Генерального штаба — двадцать шесть тысяч. Сколько убито афганцев, никто даже не знает: от шестисот тысяч до двух миллионов по разным оценкам. Подавляющее число погибших — мирные люди. Ещё больше пяти миллионов стали беженцами.
Война высасывала огромные финансовые ресурсы из стремительно нищавшего СССР, подрывала моральный дух и в армии, и в стране в целом. Генсек Леонид Брежнев и его генералы хотели поиграть в геополитические игры в погоне за превосходством над США, но вместо этого нанесли собственной стране мощнейший удар, от которого она не оправилась.
В широкой перспективе Афганская война имела огромное значение не только для СССР и региона, но и для всего мира. Её прямые последствия мы испытываем и сейчас, сами того не осознавая. Из неё в значительной части вырос современный исламский экстремизм. В ответ на преступную глупость советских руководителей правительство США сделало не меньшую глупость, всячески поспособствовав превращению войны афганских моджахедов против СССР в исламский джихад. Тогда, в восьмидесятые, это сработало отлично. В регион поехали добровольцы со всего Ближнего Востока, а война из противостояния социализма и капитализма (как изображал её Советский Союз) превратилась в священную войну против кафиров, попирающих ислам. Только вот идея, что людей, взявших в руки оружие во имя религии, можно «выключить» политическим решением, сказать им: «Ребята, всё нормально, мы победили, расходимся», была трагически неверной. Людям, ставшим под зелёные знамёна, оказалось
Из всей предложенной Горбачёвым палитры реформ заработала только одна, но она быстро изменила всё до неузнаваемости: гласность. В отличие от прочих заявленных преобразований, для этого ничего и не нужно было делать. Нужно было НЕ делать — не запрещать, не цензурировать, не увольнять за статьи. Начиная с 1987 года в прессе один за другим начали выходить материалы, при чтении которых думалось: «Как это вообще опубликовали?» Потом стало понятно, что писать правду очень выгодно: никто тебя не уволит и никаких оргвыводов не сделает, зато — всенародная любовь и бешеные тиражи. Идеологическая плотина затрещала, и, хотя советские лидеры отчаянно пытались заткнуть брешь, было поздно. Новость о сюжете, снятом с показа на центральном телевидении, моментально приводила всех в такую ярость, как будто эти самые люди не жили в стране с тотальной цензурой ещё год назад. Шутки про Горбачёва, вырезанные из юмористической программы КВН, становились главной темой для обсуждения. С 1987 года СССР стал стремительно двигаться к званию чемпиона в области свободы слова. Мысль, что «за слова больше не сажают», приводила всех в восторг: люди стремились выговориться за все семьдесят лет цензуры.
В октябре 1987 года на центральном телевидении вышла программа «Взгляд». Она стала для меня всем. Не думаю, что хоть что-то ещё в жизни повлияло на мои политические взгляды так сильно. Передача выходила ночью, что уже было очень круто и непохоже на привычное телевидение. А главное, в передаче была рок-музыка! Начал я её смотреть именно поэтому. Эфиры были устроены довольно просто: молодые ведущие, тоже очень непохожие на привычных официозных хрычей, показывали какие-то репортажи и обсуждали их в студии. Периодически разговоры прерывались клипами групп «ДДТ», «Алиса», «Кино», Nautilus Pompilius и других. Видеть рок-музыкантов с их социальными и часто антисоветскими песнями по телевизору — это была просто фантастика: как будто плотина цензуры не просто дала трещину, а по ней стали стрелять из крупнокалиберных орудий. Моя мать тоже смотрела каждую передачу — спасибо ей за то, что она обсуждала вышедшие сюжеты с одиннадцатилетним мной, поощряя мой интерес к общественно-политической жизни.
В течение четырёх лет «Взгляд» был, безусловно, самой популярной передачей Советского Союза. Его авторы и ведущие стали суперзвёздами, определившими дальнейшее развитие телевидения. Поразительно по-разному сложилась их судьба.
Владислав Листьев, главный «взглядовец», был застрелен в собственном подъезде. Артём Боровик стал одним из главных журналистов-расследователей и погиб в 2000 году. Моя дочь ходила в школу, названную его именем.
Александр Любимов, которого я обожал больше всех, сейчас стал прилежным путинцем и скитается по государственным теле-радио каналам. В 2007 году, во времена расцвета уже путинской цензуры, он пригласил меня на своё ток-шоу на радиостанции, принадлежащей государственному «Газпрому». Он был всё так же умён, говорил с теми же с детства знакомыми интонациями, но уже явно продвигал «государственную линию» и чётко понимал, что можно говорить, а что запрещено. Мне всё время хотелось сказать: «Да господи боже мой, Александр, ведь я стал тем, кто я есть, благодаря вам и вашим коллегам. И почему-то именно вы предали свою программу».
Константин Эрнст после «Взгляда» вёл программу «Матадор», посвящённую кино, и я смотрел абсолютно каждый выпуск. Сейчас он возглавляет Первый канал государственного телевидения и стал одним из главных путинских пропагандистов. Самые отвратительные лживые сюжеты, включая знаменитый репортаж о маленьком русском мальчике, якобы распятом украинскими солдатами на глазах у его матери, выходят именно под его началом.
Иван Демидов, один из режиссёров программы и впоследствии автор суперпопулярной музыкальной передачи, стал одним из первых лидеров «Молодой гвардии Единой России». Затем (какая ирония!) он возглавил идеологическое управление путинской партии, а потом и вовсе пошёл работать в администрацию президента.