Патрис Лумумба
Шрифт:
Антуан Чиманга не скрывал своей антипатии к Жозефу Илео. Лумумба занял позицию примиряющего. Чиманга предлагал избавить национальное движение от людей «Мы хотим, мы не хотим» — отмежеваться от них.
— Нельзя этого сделать, Антуан, — внушал Лумумба. — Сейчас как никогда нужно единство. Авторитет нашей партии будет измеряться голосами избирателей, числом депутатов, прошедших в парламент от нас. Илео пошел на поводу у бельгийцев — болезнь, свойственная многим из нас. Не забывай, что я ведь тоже работал в Стэнливиле вице-председателем провинциальной секции либеральной партии, состоящей в основном из бельгийцев. Там я основывал бельгийско-конголезский союз. Политическое развитие событий меняет наши взгляды и представления. Обострять отношения с Илео не следует. Разберемся после
— Это какие? Меня во всем поддерживают рабочие!
— Все это так, Антуан. А как мы будем решать этот вопрос, когда приобретем независимость? Мы не сможем пойти на это. И тогда нас обвинят в том, что мы не выполняем своих обещаний. Квалифицированный рабочий везде и всегда получает больше неквалифицированного. Сможем ли мы чернорабочему конголезцу выплачивать столько же, сколько получает европейский инженер или техник? Кто из европейцев согласится работать на таких условиях? А без них наша промышленность остановится. Мы можем обещать некоторое повышение заработной платы, выступать за обучение рабочих в технических школах, за подъем их квалификации, с тем расчетом, чтобы со временем они смогли заменить европейцев. Предстоит длительный процесс. А ты все это подменяешь требованием равенства в оплате. Надо поправлять положение, друг мой Антуан, иначе мы прослывем людьми несерьезными. Ты чаще беседуешь с рабочими. Скажи, как они представляют свою жизнь после независимости?
— Кто как, Патрис. Но все надеются на лучшее…
— А откуда эти слухи о том, что новое правительство отменит всякие налоги, что на плантациях и заводах не надо будет работать, а деньги будут раздаваться каждый месяц, что жен можно будет брать сколько угодно и без всякого выкупа? Смеешься? Нельзя расходиться с бельгийцем только потому, что он европеец, и соглашаться во всем с конголезцем только потому, что он наш соотечественник. Так мы растеряем все принципы и отступим от правды.
— Обниматься с бельгийцами я не намерен, Патрис…
— Никто тебя не заставляет! В народе более чем достаточно ненависти к колонизаторам, но это чувство конголезцев надо использовать разумно, с выгодой для страны, для нашего общего дела. Ты знаешь, что бюджет будущего конголезского правительства будет состоять из отчислений европейских компаний? Знаешь? Отсюда следует вывод: переход от колониального правления к независимости не должен повлиять на бесперебойную работу фабрик и заводов, плантаций и транспорта. Дадим волю анархии — останемся у разбитого корыта. И тогда вслед за бельгийцами народ погонит и нас, конголезских правителей. Головные уборы из шкур леопарда носить легче, чем руководить страной. Мы приобретаем кое-какой политический опыт, но у нас нет никакого навыка в хозяйствовании. Ты думал о том, как нам удастся ликвидировать безработицу?
— Организуем общественные работы, создадим фонд…
— Да, да, фонд помощи безработным! Я так и знал! — воскликнул Лумумба. — Откуда возьмем деньги? Я считаю, что Сесиль Родс не так уж далек был от истины, когда говорил: империя есть вопрос желудка. Сказано нарочито грубо. Так вот этот «вопрос желудка» придется разрешать и нам…
— С помощью бельгийцев? С каких пор ты стал пессимистом, Патрис?
— Не надо путать пессимизм с реализмом. У батетела есть поговорка: на одной пироге всю деревню не увезешь. А мы с тобой не имеем ни одной пироги! Не знаю, как еще сложится избирательная кампания и кому народ предоставит пирогу, на которой можно въехать во дворец генерал-губернатора и сформировать правительство. Наша независимость двинет вперед весь континент! Это тебе не Конго аббата Юлу. Каждый активист нашей партии должен проникнуться чувством ответственности за судьбу Конго. Мы переживаем исторический момент…
В ту пору Конго напоминало собой дискуссионный клуб, в котором каждый посетитель был оратором и политиком, обвиняющим колониальную систему и ратующим за независимость. Появлялись все новые и новые политические союзы. Кто-то уверял даже, что подпольно действует коммунистическая партия. Предприимчивые торговцы стали распродавать
В леопольдвильском пивном баре «Рубенс» встречались африканцы и европейцы: запрет на доступ в город местным жителям был снят. Обстановка диктовала равенство, которое проявлялось за кружкой пива. Теперь уже на африканцев не покрикивали: их выслушивали, хвалили за ум и ораторские способности. А уж потом, оставшись наедине, бельгийцы позволяли себе откровенность:
— Конголезцы хороши тем, что они ничего всерьез не принимают.
Больше всего доставалось Бельгии от бельгийских граждан в Конго. Между официальной точкой зрения и мнением поселенцев в колонии расхождение шло решительно по всем пунктам. «Правительство нас предает» — таков был общий вывод. Бельгийских министров именовали кретинами, и это не было самым сильным выражением. Какая независимость? Кому она предоставляется? Кто возглавит страну, по своим размерам превышающую Бельгию в 77 раз? Где конголезцы наберут министров и комиссаров? Что прикажете делать: этих недоучившихся черных придется называть монсеньерами и превосходительствами. Так это же величайшая комедия! Понятно, политика требует игры, гибкости, изобретательности. Но, господи, с кем ведется игра!
Ученые, казалось, убедительно доказали, что интеллектуальное развитие конголезца затормаживается или совсем прекращается в период наступления половой зрелости. Какое верное наблюдение! Весь опыт поселенцев говорит в пользу такого учения. Конголезские дети умилительны в своем послушании белым. В начальной школе они учатся отлично, а дальше — хуже и хуже. Из средних учебных заведений выходят одни говоруны, политики. А техника? Она им противопоказана. На все Конго ни одного инженера! Все хотят сделаться адвокатами или экономистами. Не все политические лидеры знают таблицу умножения. Ну, не позор? В какой ловушке мы оказались! Дали детям в руки спички. Несчастная Бельгия!
Колониальная пропагандистская кисть не жалела черных красок, упражняясь в изображении обобщенного типа конголезца. Упражнение в напраслине и клевете на целый народ, в изощренных, унизительных историйках, появление которых продиктовано озлобленностью, страхом перед будущим. Предавалось забвению и то, что говорилось раньше хорошего о конголезцах самими бельгийцами. Перед независимостью расцветал еще один ее враг — расизм. Собственник, для которого в нажитом — все, готов защищать свои богатства с помощью любых средств. Пренебрежительное отношение к целому народу порождает ответную реакцию — прогрессировал африканский расизм, оживлялась слепая ненависть к любому белому на том только основании, что он белый. Классовый подход подменялся расовым. Обстановка накалялась. Все чаще стали случаи избиения европейцев, ограбления их особняков, насилия, оскорблений. В одиночку бельгийцы уже не появлялись в африканских кварталах больших городов. «Бельгийско-конголезское общество» дышало на ладан.
Колониальные власти круто повернули избирательный курс: в атмосфере антагонизма нечего было и помышлять о выдвижении в члены парламента депутатов от европейского населения. Колония бельгийцев оказалась в состоянии изоляции.
Расизм африканцев сдерживался военно-политической машиной, системой наказаний, тюрьмой, и все же он давал о себе знать и выходил наружу. В Леопольдвиле на бронзовый бюст короля Леопольда навешивали веревку, окрашенную в черный цвет. На пальмах и баобабах вешали чучела европейцев. Предпринимались ночные налеты на загородный фешенебельный ресторан «Давиньер». Африканская прислуга отказывалась от работы в домах белых. Волна расизма захватила и цветных, мулатов, рожденных от браков европейцев с местными.