Пересмешник. Всегда такой был
Шрифт:
— Расскажи о себе, Лина?
— Что?
— Не знаю. Всё… Мне интересно всё.
— Ну, я отучилась… На четвёртом курсе уехала по обмену, как и хотела, потом прошла стажировку и осталась работать по контракту, как и планировала…
— Выходит, твои мечты сбылись?
— Если это были мои мечты, то да…
— Значит, ты инженер.
— Он самый…
— И у тебя такой длительный отпуск, рыбка?
— Просто… мой договор закончился, мне предложили продлить через три месяца, закон об иностранных рабочих и прочее… Но я пока думаю.
— О
— Жарко там, Вадька.
Али не заметила, как впервые сказала «Вадька». Пересмешки в глазах заметили. Али рассказывала, как она живёт в том жарком, влажном климате, и как это мучительно для её белой кожи. Как она устала от воздуха кондиционеров и экзотической еды, потому что порой невероятно хочется молодой картошки или гречки. Просто гречневой каши. Говорила о том, что подала своё резюме в три скандинавские компании, ей хочется жить ближе к северу, как она привыкла, где родилась, ей не место в южных широтах.
— Так ты безработная, Лина?
— Типа того…
— А в России?
— Меня ничего не держит тут.
Казалось, спокойную Алину ничего не может вывести из себя. После того приступа головной боли, Алина стала избегать негативных эмоций, любых эмоций, любых проявлений, но они плескались в миндалевидных глазах, в тициановских волосах, во взгляде на монитор компьютера, в ощущении постоянного ожидания.
Алина ждала… она, вопреки всему, ждала Вадьку. Выскакивая утром в прихожую на звонок, беря телеграмму, она ожидала чего угодно, но не этого. Такого никто не ждёт. Никогда. У Алины больше не было родителей. Она стала Али. Уже навсегда.
Али уехала из страны, изредка общаясь с бабушкой из маленького южного городка, пока и бабушки не стало.
Теперь Али хотела жить где-нибудь ближе к северу, чтобы никогда не обгорать, чтобы никто больше не мог разбить её сердце, забрать её детство под звёздным небом, и никто бы не сказал ей «отомри».
Отмирать страшно, для Али страшней отмереть, чем умереть. Игра слов. Игра в эмоции. Игра в жизнь. Чужую. Её осталась навсегда в той квартире, где маленькая Лёшка каталась по полу, захлёбываясь в слезах и боли, потом долго болела кожа головы, а сосуды на глазах полопались.
— А чем ты занимаешься? — Али вовсе не горела желанием узнать подробности жизни Вадьки, его жизни — без неё.
— Всем, как всегда.
— Это всё приносит неплохой доход, судя по даче.
— Не жалуюсь, — пододвигая тарелку с завтраком. — Если бы знал, что ты скучаешь по гречневой каше, я б тебя только ею и кормил.
— Хм, так всё же… чем занимаешься-то?
— Да всем. Стройматериалы, дороги, лес, наркотики, работорговля, — пересмешки запускали солнечных зайчиков прямо в сердце Али — она смеялась.
На самом деле. Немного странно. Прислушиваясь к себе.
— Расскажи про дочку. У тебя один ребёнок?
— Ну… она моя дочь. Она вьёт из меня верёвки и знает это, я ей позволяю, с огромным удовольствием… я не часто её вижу в течение года, а летом она тут, у бабушки.
— У твоей мамы? У Ангелины?
— Ха,
— А папа твой?
— Он в Москве, они приезжают иногда, но редко… чаще я к ним. Светка тоже в Москве…
— А жена? — Али нужно знать. Играть эмоциями — значит играть в спокойствие.
— Я не женат, рыбка. Мы давно в разводе, лет пять официально… не сложилось как-то.
На немой вопрос Али, Вадим крутит кольцо.
— Внушает доверие. В бизнесе лучше быть семейным… Тебя нервирует? Я сниму.
— Мне всё равно.
— Ты обманываешь, Лина, тебе не всё равно.
— Почему это?
— Потому что мне не всё равно…
— Не всё равно… тебе не всё равно, но ты бросил меня. И это глупо вспоминать, сколько лет прошло… семь, кажется? Даже больше… десять? Ты обещал, говорил «не обману»… Это случается почти с каждой, отчего я так отреагировала?.. Тогда… и сейчас… — говоря всё это столу из массива дерева.
— Рыбка, сотни, тысячи раз я думал, мечтал о том, что увижу тебя, объясню, поговорю… Иногда я был так отчаян в своих мечтах, что ты оказывалась в моем доме… и вот, ты тут… и я боюсь. Боюсь закрыть глаза — что, если ты исчезнешь? Я не знаю, что сказать тебе и как? Объяснить? Просить прощения? Говорить, что я ошибся? Я ошибся, рыбка… но есть ли такие слова, есть ли хоть какая-то возможность объяснить тебе мой тогдашний поступок, если даже я, теперь, себя не понимаю. И никогда не понимал. Потом. Пойдём.
Али сидела напротив большого монитора и читала свои собственные письма, одни из последних. Живых. Все последующие письма Али, всем другим адресатам, были выверенные, в строгом соответствии с правилами этикета и грамматики.
Алёшку поглотил ритм большого города, университетская жизнь, перспективы и возможности кружили голову. Казалось, протяни руку — и весь мир в твоём кармане. Она, наконец-то, оценила своё общее развитие. Лёшка с лёгкостью находила язык с любой компанией, она была отзывчивой, умной, обладала эрудицией и энциклопедическими знаниями, и даже умение танцевать пасадобль понадобилось Лёшке однажды, как и знание нотной грамоты. Проекты, студенческие вечеринки, возможность уехать по обмену за границу — всё это было вновь, кружило голову, увлекало. Всё это отражалось в Лёшкиных письмах Вадьке… Не отражалось главного — её безграничной любви к нему.
Маленькая Лёшка никогда не задумывалась о том, как выглядели её письма. В своих мыслях её будущее было связано только с Вадькой. Она никогда не задумывалась, каким образом, где они будут жить, и как вписать их с Вадькой любовь в грандиозные планы Лёшки. Она просто была уверена, что их любви хватит места на просторах голубой планеты. И где бы ни оказались Лёшка или Вадька — их любовь, однажды рождённая под низким южным звёздным небом, — всегда будет с ними.
Али давно уничтожила тот почтовый ящик — он был источником болезненных эмоций. Напоминанием. Чирьем на белой коже Али.