Пересмешник. Всегда такой был

Романова Наталья Игоревна

— Боюсь, нам не известна эта причудливая этика, — подмигивая, пуская сонмы мелких уколов в низ живота, — У нас тоталитаризм, кумовство и сватовство в полный рост, все так или иначе устроены через кого-то. Так что, учитывая что ты подружка моей младшей сестры, и наши бабушки дружили, это не вызовет вопросов, если ты их опасаешься. Серьёзно, Лина. Ты не найдёшь здесь работу по специальности, сейчас у меня есть одна вакансия, это не совсем твоя специализация, но близко. Парнишка уехал в Москву, так что, считай, что место твоё, только если ты пройдёшь собеседование у своего непосредственного руководителя, я не вмешиваюсь

в это, — смешинки скакали по лицу Али. — Семён очень строгий, а работать тебе всё же придётся… если ты примешь моё предложение. У тебя, кстати, есть выбор, вакансия водителя погрузчика до сих пор открыта, — потешаясь.

Али выяснила, что работать придётся не в этом городе, а области, в городе, в котором Али была всего пару раз, проездом, но новые города — это не то, что могло испугать Али… Её пугало совсем другое, об этом она думала, выйдя с собеседования с Семёном — мужчиной лет тридцати, неформально обутом, на удивление Али, в кожаные шлепки на босу ногу, который долго делал вид, что читает её рекомендательные письма, хотя Али и предложила сделать перевод. На прощание он спросил, кем же доводится рыжеволосая девушка Вадиму, если он лично позвонил в отдел кадров, и Али спокойно сказала, что она подруга его сестры, у неё переломный момент в жизни, и она решила взять небольшой таймаут и пожить в России, в теплом климате, как она привыкла за последние годы.

Али пугало собственное погружение в пересмешки, пугало желание видеть Вадьку, пугало само желание. Желание — нерационально, и всегда ведёт к осложнениям в виде боли. Она задумывалась, не являлась ли боль её фобией, но вспомнив лицо Алёшки, с потухшим взглядом и лопнувшими сосудами на глазах, понимала, что это не фобия, это разумное самосохранение.

— Ну, что рыбка, видишь, этот город довольно большой… Здесь даже трамваи есть, — смеясь, после продолжительной экскурсии по улицам незнакомого города, где теперь предстояло жить Али. Решение, которое она и себе могла объяснить с трудом.

— Я ничего не решила, Вадим.

— Устала? — легко проведя пальцами по скуле и губам.

— Немного.

— Поедем ко мне.

Выбираясь из центра города, оказываясь в квартале новых домов, невысоких, утопающих в зелени, с детскими площадками и охраной, оставляя машину в подземном паркинге, Вадька за руку привёл Али в лифт, где легко дул ей на прядь волос, которая от жары завилась и пружинила от прохладного дыхания.

— Это твоя квартира? — не удалось скрыть удивления, всё же, странная тяга к неразумным приобретениям в этом регионе.

— Да.

— Но зачем, Вадим? Она большая, для чего? Ты говорил, что живёшь на даче… зачем тебе настолько большая квартира, если ты живёшь в огромном доме?

— Ну… я ведь не всегда тут жил один, рыбка…

— Аааа, — выдох, пронзающий пониманием, для чего была нужна эта большая квартира, в зелёном тихом квартале, с детскими площадкам вокруг дома.

— Эта квартира всё равно достанется Ладе, мою дочь зовут Лада, Влада, а жить мне нравится на даче… люблю иметь выбор.

— Это далеко.

— Я мотаюсь по области и дальше, так что — без разницы, там мой дом… а тут… не знаю, Лина, это просто квартира, это стоит обсуждения?

— Нет, прости.

Стоило ли обсуждения удушье Али в этой квартире? Нет.

Стоило ли обсуждения слезы Али, которые

спрятались где-то очень глубоко, глубже дна? Нет.

После ужина, когда оказалось, что, несмотря на практически нежилую обстановку, морозилка холодильника заставлена аккуратными контейнерами с надписями «Вареники с картошкой» или «Пельмени с бараниной», Али в нерешительности стояла на пороге спальни: с большой кроватью с резной спинкой, со шкафом в цвет этой кровати, с огромным зеркалом, которое отражало синие простыни и, очевидно, что оно помнило многое и многое в этой спальне, в квартире, в которой жила молодая семья…

Али точно не хотела отражаться в этой же поверхности. Нет сил на разумный подход. Есть желание уехать. Уехать из этого города, из этого региона, из страны… Пусть дом бабушки стоит, возможно, кому-то понадобится клубничный компот. Прямо сейчас мысли складывались в слишком симметричные ассоциативные ряды и вспышки.

— Куда ты хочешь в свадебное путешествие, рыбка?

— Блин, мне надоела эта маленькая кровать, к твоему приезду я закажу сюда нормальную кровать, а когда мы будем жить вместе, я куплю самую огромную кровать, которую найду. Я хочу любить тебя медленно, всю ночь, утро, день, чтобы не нужно было возвращать тебя бабушке… хочу засыпать и просыпаться с тобой, рыбка.

— Я не стану тут спать. Я видела диван в той комнате… мне хватит места.

Сидя на уголке этого дивана, проводя глазами по почти безликой комнате, только несколько фотографий, да пара рисунков на стене, Али продумывала план отъезда, пока не стало слишком поздно. Если ей не ответят из Скандинавской компании, она просто вернётся туда, где жила — она уже привыкла к жаре и почти хроническому лёгкому насморку от кондиционеров. Это лучше, чем чужие воспоминания, которые укутывали дымкой и придавливали к чужому дивану.

— Долго будешь на стену смотреть?

— Что?

— Попку подними, говорю, этот диван разбирается, — держа в руках уже заправленные подушки и одеяло, — топай в душ, я тут разберусь, — хлопая по попе. Нелепый жест, вызывающий улыбку.

— У тебя фена нет?

— Нет.

— Ладно.

— Ладно, ладно, поторопись… полотенца там найдёшь.

Гель ударил запахом Вадьки, в купе с горячей водой вызвал желание прикусить губу. Вздыхая, обернув вокруг головы и тела полотенца, Али шла в постель, жалея, что не взяла пижаму, но кто мог предположить…

— Пришла?

— Что ты тут делаешь?

— Лежу на своём диване, — кажется, пересмешки сейчас лопнут от смеха.

— У тебя есть кровать!

— У меня есть кровать, есть диван… и я могу выбирать, где мне спать и с кем. Ну что, какой фильм будешь смотреть? Там посмотри, выбери.

— Мне всё равно.

— Рыбка, мне ведь тоже всё равно, фильм всего лишь предлог, ты же понимаешь это? — возвышаясь, снимая с головы полотенце, промокнув ещё раз волосы, — ты ведь понимаешь, что я вовсе не о фильме думаю, — руки разгибали пальцы, которые судорожно хватали полотенце, обёрнутое вокруг тела, — когда ты рядом, — пальцы, наконец, сдались, отпуская края зелёной махровой ткани, — Лина, поразительно, что ты до сих пор пахнешь ирисками «кис-кис», их нет в продаже, я искал… а ты пахнешь, — проведя носом по шее, руками по груди, невесомо, прижимая к себе за поясницу, — Лина, будь со мной, сейчас.