Переступая грань
Шрифт:
– Что ж, хорошо!
– бодро сказала она.
– Очень даже неплохо. И не нужно бояться, - добавила, улыбаясь.
– Совершенно нечего бояться, честное слово.
– А они говорят - операция, - прошептал старик, медленно шевеля синими губами.
– Да какая это операция, - небрежно сказала Таня.
– Так, пустяки.
И вышла, ощущая себя безнадежной лгуньей. Вон в Америке, например, всем говорят правду. Так то в Америке...
– Надо добиваться, Сергей Иванович, - вошла она в кабинет главного.
– Так вы ж говорите - опасно, -
– Опасно... Но шансы есть. А так - точно умрет, - жестко сказала Таня.
– Я не Господь Бог, конечно, но картина такая ясная... Не понимаю! Ведь у него есть полис!
Главный болезненно сморщился.
– Ах, Танечка, вы же знаете...
– Знаю, знаю, - нетерпеливо перебила Таня.
– Как что серьезное, так за деньги, даже если руки - бесплатно. На материалы, лекарства... Но добиться все-таки можно.
– Так я вот и добиваюсь, - указал главный глазами на телефон.
– Начал обзвон. Заключение подписали?
– А как же! До среды, Сергей Иванович.
– До среды.
– А он, случайно, не фронтовик?
– с надеждой спросила Таня, уже взявшись за ручку двери.
– Случайно - нет, - сердито ответил главный, набирая номер.
Таня вышла на улицу - жаркую, как духовка. "К такому сердцу еще и жара..." Это была последняя мысль о старике с посиневшими от сердечной недостаточности губами. "Забудь!" - приказала себе Таня и забыла: еще в студенчестве научилась переключаться.
– Делай для больных максимум, - учила мама.
– А вышла за порог забудь. Иначе надолго тебя не хватит.
– Хорошо, что у меня вечерний прием, - подумала вслух Таня, и пузатый дядька в голубой тенниске, поглощавший у огромной цистерны пиво, поперхнулся и уставился на нее в изумлении.
– Что - жарко?
– с сочувствием спросил он. Пот крупными каплями катился по багровым щекам.
– Пивка желаете?
– И щедро протянул стеклянную кружку, предварительно обтерев края грязной ладонью.
– Не употребляю, - улыбнулась Таня и прошла мимо.
– А напрасно!
– добродушно хохотнул толстяк вслед.
Больница, поликлиника и ее дом были, считай, рядом. Удобство неслыханное для мегаполиса! По дороге Таня зашла в магазин, купила кое-что из продуктов, для дачи. Несмотря на новые, изобильные времена, кур приходилось все-таки возить из Москвы. "Как там Сашка? И мама? Хорошо, что они за городом! А этот Женя... Придет или нет? В такую жару... Из такого далека..." Она вдруг ясно увидела перед собой вчерашнего Женю и на мгновение даже остановилась. Карие растерянные глаза, седые волоски выбиваются из-под воротника рубахи... Как он поцеловал ее - там, на Арбате, а не когда струсил и отступил... Конечно, придет. Не может быть, чтобы не пришел. Она этого просто не вынесет!
Прием в поликлинике был почти отдыхом, с больницей, разумеется, не сравнить. Старые, со стажем, сердечники разъехались кто куда, а то и просто сидели дома, принимая по схеме лекарства. Да и кто потащится к кардиологу в такую жару? Себе дороже. Так что Таня, можно сказать, бездельничала. Интересной
– Давно это у вас?
– спросила Таня.
– Недавно, - тихо ответила женщина.
– Как - недавно?
– Безучастность пациентки тревожила, раздражала. Неделя, месяц, год?
– С месяц.
Таня заглянула в карточку.
– Вот что, Тамара Петровна. Так у нас с вами ничего не получится. Кардиограмма приличная, пульс четкий. Что-то случилось?
– Меня уволили.
Слезы хлынули так внезапно, что Таня и Ниночка, медсестра, растерялись. Впрочем, Ниночка тут же опомнилась, накапала корвалолу. Слава Богу, в отличие от вздорожавшего валокордина он пока был доступен.
– Пейте, пейте, выпейте сразу...
– Тридцать лет стажа!
– рыдала женщина.
– Грамоты, благодарности, премии и... уволили...
Таня с облегчением перевела дух: так вот оно что! Нет органики, ну и ладно. Она дала женщине выплакаться - пусть поплачет, ей станет легче, тем более что в коридоре никто не отсвечивал, - а потом встала, подошла к больной, положила на плечо руку.
– Тамара Петровна, - сказала тихо.
– Это горюшко - не горе. Что-нибудь, да найдется. Надо только взять себя в руки. Сегодня в больнице я смотрела одного пациента. Вот где горе-то настоящее.
Оказывается, она все думала о том старике - где-то там, в подсознании, для себя незаметно. Мудрые советы мамы впрок не пошли.
– Кому я нужна, пенсионерка?
– всхлипывала женщина.
– Еще как понадобитесь!
– обнадежила ее Таня.
– Если, конечно, возьмете себя в руки. А вот если решите, что старая и больная, тогда, конечно! Поймите, ничего серьезного у вас нет. Понервничали и расстроились. А ЭХО все-таки сделайте.
– До свидания, доктор. Спасибо!
– Всего доброго. До свидания. Вы тоже идите, Ниночка, у меня тут...
Ничего толкового не придумав, а потому не закончив фразы, Таня уткнулась в бумаги. Ниночка упорхнула, как птичка, улетучилась моментально, и Таня с облегчением спрятала бумаги в стол. "Все! Надо привести себя в порядок". Она вынула зеркальце, попудрилась, подмазала губы помадой, щеточкой с черной тушью провела по ресницам. Эх, жаль, давно нет духов: хорошие не по карману, а дешевка - зачем? "Что он там говорил про мои волосы?" Таня, изогнувшись, умудрилась понюхать длинную прядь. "Подумаешь, - пожала она плечом.
– Ничего особенного!" Но она лукавила: волосы в самом деле пахли приятно, и это был их природный запах. К тому же, встав пораньше, Таня вымыла голову ароматным шампунем - тем самым, розовым, чей запах прельстил накануне Женю. "Не придет - так и буду, как дура, ходить с чистыми волосами", - хмыкнула Таня и, посидев еще минут двадцать, решилась наконец выйти из кабинета.