Перевернутое небо
Шрифт:
– Джон Форсайт! – шутливо представился и я.
– Очень приятно! – сказал почти старик, внимательно прищурившись, – Давно… Давно мечтал познакомиться с вами вживую… Что скажете об этой, мертвящей душу, не родной зиме? Как думаете, ей будет когда-нибудь заслуженный «end… финиш»?
– Надеюсь.
– А я нет… Чем обязан?
– Я хотел бы угостить вас чашечкой кофе.
Высокий почти старик, прикрыв глаза, мечтательно улыбнулся, и, взяв меня под руку, молча повёл.
– Знаете, куда мы идём? – спросил.
– Да. В
– Нет! – решительно качнул он головой. – Я угощу вас у «СОФЫ»!..
В полупустом подвальчике, куда привёл меня весь в клетку полустарик, негромко звучала простая, какая-то очень уютная музыка, на каждом столике горели стилизованные под керосиновые настольные лампы; витал запах свежесваренного кофе.
– Здравствуйте, Софа! – поклонился высокий полустарик черноволосой красавице средних лет, которая стояла за барной стойкой. – Будьте любезны, два кофе!
Мы сели за свободный столик.
Не снимая шляпы, полустарик сложил обе ладони в один «пирожок», и опустил на него голову.
Мы поулыбались друг другу.
– Мне всегда был симпатичен ваш пёс Балтезар, мистер Форсайт, – сказал полустарик, внимательно заглядывая в мои глаза.– А в вашу супругу Ирен я всегда был безумно влюблён… Она ведь вначале была женой вашего брата, адвоката Сомса?
Я согласно кивнул.
– Очаровательая белокурая женщина… Что с ними, со всеми, стало потом?
– Мне не ведомо, сэр. Я ведь по воле автора «Саги о Форсайтах», если помните, умер.
– Да, да, да! В кресле, в саду, в сладком сне… Я помню, как перед этим, вы спокойно дышали, и ваше дыхание шевелило седые волосы вашей бородки. Потом… Благодврю вас, Софа! – обратился он к принесшей барменше его заказ. – Надеюсь, с коньяком?
– Как всегда.
Полустарик, не отрывая головы от сложенных «пирожком» ладоней, кивнул.
– Потом, – продолжил он, не изменяя позы и задумчивости в голосе. – Потом шевелилась только одна волосинка. А после успокоилась и она.
– По-моему то была пушинка тополя, которая накануне опустилась на мою бороду, – ответил я.
Полустарик сощурил в улыбке добрые глаза.
– Счастливая смерть, мистер Форсайт. Поздравляю!
– Полустарик в клетчатой шляпе приподнял над столом чашку с кофе.
– Изумительный напиток! – похвалил он первый, обжигающий губы глоток коньяка. – Такой кофе сегодня можно выпить только у Софы. – И опять посмотрел на меня. – А теперь поделитесь: что с вами, Прохор Курай?
– Я вас, кажется, тоже узнал, – сказал я. – Вы ведь – Аввакум Аронович Цаш?
– Вы правы! А. А. Цаш… Что за время ушло! ВРЕМЕНА! Я же, знаете, прежде чем допустить материал к печати, предварительно перечитывал его несколько раз. Потому что это же был МАТЕРИАЛ!.. Что теперь издаём? Пошлость! Перечитывать это я не могу! Я отправляю это сосло в печать, не читая. Пусть работают на ЭТИМ корректоры и редакторы – не моё это дело!
– Много публикуете? – спросил я.
– Вагоны!..
Мы « У СОФЫ» просидели с ним долго. Профессиональный литературный редактор А. А. Цаш обожал грамотно изложенный материал, он дотошно копался в каждой авторской строчке. И, либо принимал его душою, либо отвергал…
Много раз он подзывал к нашему столику достойно-услужливую хозяйку Софу, что-то заказывал ей, и снова, внимательно слушал меня, опустив седую голову на свой «пирожок» из ладоней.
Наконец он сказал:
– А теперь признайтесь: у вас, случайно, в спине не печёт?
Я его не понял:
– Что вы сказали?
– Или в затылке… у вас в затылке не болит? Вас всё время грела взглядом особа неземной красоты. Я думаю, вы недолго будете одиноким.
Я оглянулся.
За моей спиной все столики были заняты. Свободным оказался только один стул у ближайшего стола… И оставленная кем-то дымящаяся паром чашка с недопитым кофе.
8.
У подъезда дома, в котором я жил, меня ждала «несравненная» Ванда Речкнова… с режиссёром местного драм театра, прежде мне хорошо знакомым Вольдемаром.
Они попросили мою старую-старую пьесу-поделку об иноплпнетянке, прилетевшей на землю с какими-то преступными целями.
– Но это же – не искусство! – сказал им я в своей квартире. – Это – почти ученическая дребедень, не достойная большой сцены! Там же всё-всё отвратительно-пошло!
– То, что необходимо сейчас! – уверил меня Вольдемар. – Вы же поймите, мы голодаем из-за своей скромности! А тут появилась блистательная исполнительница роли вашей инопланетянки, Ванда! Она говорит, что уже познакомилась с вами.
Я очень устал. Порылся в книжном шкафу, нашёл, и протянул им старую папку.
– Спасибо! – с чувством сказала выбритая наголо Ванда, горячо прижимая папку к высокой груди.
Мы простились кивками своих голов. И в памяти, ненадолго, задержалась эта картинка: Ванда и я. Я и Ванда. Прощально киваем друг другу своими головами…
Засыпая в постели, я увидел летящего в небе, под солнечным зонтиком, кретина-себя.
Потом уже стоял с этим зонтиком над головой на крыше какой-то тропической хижины из красных пионов, срывал с себя одной рукой не успевшие растаять сосульки. А внизу, по тропической земле, бегали смуглокоже-озабоченные женщины в набедренных повязках и без лифчиков; радостно указывали на меня пальцами и что-то щебетали на своём языке…