Перо, закон и стеклянный шар

Киселева Дарья

– Я сразу отправился к вею Лакселю, но дома его не застал, – сказал детектив, не отрывая взгляда от дороги.

Улицы Сартальфа пустовали, но Дорен и не думал расслабляться.

– Очень подозрительно, – заметил Хальрун.

– На первый взгляд. Вей Лаксель проводил время в веселом доме на улице Общественного благополучия... Пьяный настолько, что не могло быть и речи о разговоре с ним.

– Он не притворялся?

На мгновение детектив отвел взгляд от дороги, но почти сразу снова уставился прямо перед собой.

–

Актерство – это по вашей части, – огрызнулся он. – Опьянение вея было самым что ни на есть натуральным.

– Тогда это может быть алиби, сделанное нарочно, – выдвинул новое предложение Хальрун. – Что может быть лучше, чем куча свидетелей (свидетельниц в нашем случае), которые видели вас во время преступления? А исполнение человек с деньгами всегда может поручить кому-то еще. Было бы даже странно, если бы вей все сделал сам.

Дорен терпеливо выслушал, но ничего не ответил. Хальруна молчание собеседника не устроило.

– Что скажите, детектив?

– Что у вас богатое воображение. Хорошо для писателя, плохо для полицейского.

– Разве полиция не должна строить теории? А сами вы что думаете? Что все-таки случилось с Мализой? И где она?

– Я не знаю. Вей Осгерт, догадки без фактов заводят на ложный путь. Постарайтесь сдерживать свои... скажем так... хм... порывы.

Хальрун вздохнул. Дорен Лойверт оказался человеком удивительно скучным.

– Постараюсь, детектив. Я доверюсь вашему суждению. Всецело... Так какое оно?

– Оно? – переспросил Дорен.

– Суждение.

Детектив помрачнел.

– Мое суждение заключается в том, что молодая незамужняя особа бесследно пропала. Ни на вокзале, ни в больницах никого похожего на вейю Кросгейс не видели, а единственная моя зацепка – отправленное вам письмо, из которого следует существование опасности, нависшей над пропавшей.

– Значит, вы искали ее в больницах и на вокзале?

– Разумеется, – произнес детектив. – И в других местах тоже. Сержант Олгар и сейчас как раз продолжает это занятие.

– А как, кстати? У него есть изображение вейи? Хотелось бы знать, как она выглядит.

Дорен оторвал одну руку от штурвала и извлек сложенный вчетверо лист бумаги. Изображение было совсем новым, но края и сгибы уже успели затереться. Портрет Мализы много раз доставали и разворачивали.

Хальрун видел эту девушку на иллюстрациях к газетным статьям и пару раз в издали живую. Журналисты из более престижных изданий всегда упоминали красоту молодой наследницы, но черно-белые размытые картинки никак не подтверждали их слова.

– Ого! – восхитился газетчик. – Я назвал бы ее очаровательной, даже будь она нищей. С ее деньгами вейя Кросгейс и вовсе редкая красавица.

Портрет был сделан карандашом, а автором являлся не иначе как штатный художник полицейского управления. Именно там у рисовальщиков появлялась неискоренимая привычка изображать лица в неудачных ракурсах, но вейю Кросгейс даже это не испортило.

До сих пор Хальрун знал лишь, что она была блондинкой двадцати трех лет от роду – портрет, который он держал в руках, дополнил картину. У Мализы были густые волосы, маленькое личико с заостренным подбородком, большие глаза с длинными ресницами и тонкий аристократический нос. Не удержавшись, Хальрун щелкнул языком.

– Нет, до чего хороша! Такую девушку обязательно нужно найти!

Он обернулся к недовольному чем-то детективу. Дорен хмурился с того момента, как отдал Хальруну портрет, и газетчик почувствовал необходимость тоже стать серьезным.

– Вы думаете, она жива? – спросил он.

– Я не знаю.

Неопределенный ответ прозвучал дурным предзнаменованием. Теперь, когда пропавшая обрела лицо, Хальрун при всем желании не мог относиться к ее судьбе с прежним легкомыслием. Газетчик напряг голову, желая хоть чем-нибудь помочь расследованию.

– А машина? – воскликнул он. – Машина, на которой вейя должна была ехать домой. Где она?

Дорен поморщился от громкого звука.

– Давно стоит около дома Кросгейсов. Слуга перегнал ее в то же утро.

– Вот оно как...

– Не пытайтесь, вей Осгерт. Я размышлял над этим делом, и вы не сможете предложить ничего нового, до чего я бы не додумался сам.

Хальрун отвернулся. Люди нередко его недооценивали, но именно сейчас газетчик почувствовал себя задетым. Совсем чуть-чуть, конечно.

Машина остановилась почти на границе Сартальфа и соседнего округа, проехав довольно странным петляющим маршрутом.

– Дальше пешком, – объявил Дорен.

Хальрун пожал плечами и выбрался на тротуар. Раз детектив знал дорогу, требовалось лишь держаться рядом, не отставать и все запоминать. Газетчик огляделся и хмыкнул. Случалось, что владельцы предприятий не желали селиться далеко от своих фабрик, а простым управляющим и вовсе предписывалось жить рядом с местом службы. Для этих людей посреди рабочей окраины строили красивые дома, выглядевшие тут слегка чуждо. Изящные балкончики, зачем-то нацепленные на фасады, никогда не использовались по назначению, ведь с запада несло угольный смог. На крышах и всех выступающих архитектурных элементах лежал слой копоти, которая годами оседала на Сартальф.

– Это вам не Центр, – заметил Хальрун. – Совсем другой класс.

– Очень глубокомысленно, вей Осгерт.

Газетчик улыбнулся.

– Я наблюдательный... Так мы направляемся в веселый дом? Я не против. Ведите меня туда скорее.

Невинная шутка заставила детектива прищуриться и посмотреть на Хальруна.

– Мне пообещали, что приведут вея Лакселя в чувства к полудню.

– А... Я понял. Мы не спешим.

В воображении Хальруна немедленно возникла картина первого визита Дорена в веселый дом. Детектив кашлянул, и журналист придал лицу серьезное выражение.