Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)

Скотт Вальтер

рамиться перед всеми. Каждого, мне думается, веселит злая

шутка. Но в том и разница между людьми, что злой человек

пьет до дна усладу, которую она доставляет, тогда как в

человеке более благородного душевного склада склонность

посмеяться вскоре уступает место сочувствию и состра-

данию.

– Позволь, я тебе пособлю, сосед, – сказал Смит и,

спрыгнув с коня, посадил Оливера, который, точно мар-

тышка, старался вскарабкаться

на свое боевое седло.

– Да простит тебя бог, сосед Смит, что ты бросил меня

одного! Не поверил бы я, что ты способен на такое, хотя бы

мне в том присягнули пятьдесят самых верных свидетелей!

Таковы были первые слова, скорее грустные, нежели

гневные, какими приунывший Оливер выразил свои чув-

ства.

– Бэйли держал мою лошадь под уздцы. А кроме того, –

добавил Генри, не сумев при всем своем сочувствии

удержаться от улыбки, – я побоялся, как бы ты меня не

обвинил, что я отнимаю у тебя половину чести, если бы я

вздумал прийти к тебе на помощь, когда перед тобою был

лишь один противник. Но не грусти! Этот подлец взял над

тобою верх только потому, что твоя кобыла не слушалась

узды.

– Что верно, то верно! – сказал Оливер, жадно ухва-

тившись за такое объяснение.

– Вон он стоит, негодяй, радуется злу, которое совер-

шил, и торжествует из-за твоего падения, как тот король в

романе, игравший на виоле, когда горел его город*. Идем

со мной, и ты увидишь, как мы его отделаем… Не бойся, на

этот раз я тебя не покину.

Сказав это, он схватил Джезабель за поводья и, не дав

времени Оливеру возразить, помчался с нею бок о бок,

устремившись к Дику Дьяволу, который стоял поодаль на

гребне отлогого холма. Однако, считая ли бой неравным

или полагая, что достаточно навоевался в этот день,

Джонстон Удалец прищелкнул пальцами, поднял вызы-

вающе руку, пришпорил коня и поскакал прямо в соседнее

болото, по которому запорхал, точно дикая утка, размахи-

вая вабиком над головой и высвистывая своего кречета,

хотя всякую другую лошадь с всадником тотчас же затя-

нуло бы в трясину по самую подпругу.

– Как есть разбойник! – сказал Смит. – Он вступит в

драку или побежит – как ему захочется, и гнаться за ним не

больше проку, чем пуститься за диким гусем. Сдается мне,

он прикарманил твой кошелек – эти молодчики редко когда

смываются с пустыми руками.

– Да-а, – печально протянул Праудфьют. – Он забрал

кошелек, но это ничего – он оставил мне охотничью сумку!

– Так-то

оно лучше! Охотничья сумка была бы для него

эмблемой победы – трофеем, как говорят менестрели.

– Она ценна не только этим, приятель, – многозначи-

тельно проговорил Оливер.

– Отлично, сосед. Люблю, когда ты говоришь в свой-

ственном тебе стиле начитанного человека. Веселей! Не-

годяй показал тебе спину, и ты получил назад трофеи, едва

не потерянные в ту минуту, когда враг захватил тебя

врасплох.

– Ах, Генри Гоу, Генри Гоу! – воскликнул шапочник и

примолк с глубоким вздохом, чуть не со стоном.

– Что такое? – спросил тот. – О чем ты еще сокруша-

ешься?

– Я подозреваю, дорогой мой друг Генри Смит, что

негодяй обратился в бегство из страха перед тобой – не

передо мной.

– Зря ты так думаешь, – возразил оружейник. – Он

увидел двоих и побежал, кто же скажет теперь, от кого он

бежал – от того или другого? К тому же он ведь испытал на

собственной шкуре твою силу и напористость: мы все ви-

дели, как ты брыкался и отбивался, лежа на земле.

– Это я-то отбивался? – сказал бедный Праудфьют. –

Что-то не помню… Но я знаю, что в этом моя сила – ляжки

у меня здоровенные. И все это видели?

– Видели не хуже меня, – сказал Смит, едва удержива-

ясь от смеха.

– А ты им об этом напомнишь?

– Непременно! – ответил Генри. – И о том, каким от-

чаянным храбрецом ты себя только что показал. Примечай,

что я стану сейчас говорить Крейгдэлли, потом обернешь

это в свою пользу.

– Не подумай, что мне требуется чье-то свидетельство:

я по природе своей не уступаю в храбрости ни одному че-

ловеку в Перте, но только… – Великий храбрец запнулся.

– Только что? – спросил отважный оружейник.

– Только я боюсь, как бы меня не убили. Оставить

вдовой мою милую женушку и малых детей – это, знаешь,

было бы очень печально, Смит. Тебе это станет понятно,

когда ты сам будешь в моем положении. Твоя отвага тогда

поостынет.

– Очень возможно, – сказал, призадумавшись, ору-

жейник.

– И потом, я так приучен к оружию и такое у меня мо-

гучее дыхание, что мало кто в этом со мною сравнится. Вот

она где, силища! – сказал коротышка, надувшись так, что

стал похож на чучело, и ударяя себя кулаком в грудь. – Тут

хватило бы места для кузнечных мехов.

– Дыхание у тебя, я сказал бы, могучее, и впрямь – что