Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)

Скотт Вальтер

жение, чем и понудил его ускорить шаг.

– Я вам премного обязана, отец, – сказала Кэтрин. – Но

и этот случай и те слова, какими улещал меня герцог Рот-

сей, только показывают, что принц – распутный юноша,

который ни перед чем не останавливается, лишь бы ему

потешить свою праздную прихоть, и готов добиваться

своего любой ценой. Его посланец Рэморни даже имел

наглость объявить, что мой отец жестоко поплатится, если

я не

пожелаю стать беспутной любовницей женатого

принца и предпочту выйти замуж за честного горожанина.

Вот почему я не вижу другого выхода, как постричься в

монахини: иначе я погублю и себя и своего несчастного

отца. Не будь другой причины, уже один лишь страх перед

этими угрозами со стороны негодяя, который вполне спо-

собен их исполнить, конечно помешал бы мне выйти замуж

за какого-нибудь достойного человека… как не могла бы я

отворить дверь его дома, чтобы впустить убийц! Ах, доб-

рый отец, какой мне выпал жребий! Неужели мне суждено

принести гибель своему отцу, который так меня любит, да

и всякому, с кем я могла бы связать свою злосчастную

судьбу!

– Не падай духом, дочь моя, – сказал монах. – Есть для

тебя утешение даже в этой крайности, хоть ты и видишь в

ней одно лишь бедствие. Рэморни – негодяй и внушает все

злое своему покровителю. А принц, к несчастью, легко-

мысленный юноша и ведет рассеянную жизнь, но если я,

при седых своих волосах, не впадаю в странный обман, в

его характере наметился перелом. Да, в нем пробудилось

отвращение к низости Рэморни, и он в глубине души со-

жалеет сейчас, что следовал его дурным советам. Мне ве-

рится… нет, я убежден, что его любовь к тебе стала чище и

благородней и что мои поучения – а он слушал несколько

раз мои речи об испорченности духовенства и нравов на-

шего века – запали ему в душу. Если их подкрепишь еще и

ты, они дадут, быть может, такие всходы, что мир будет

дивиться и радоваться. Древнее пророчество вещало, что

Рим падет по слову из женских уст.

– Это мечты, отец, – сказала Кэтрин, – мечты и оболь-

щения человека, чьи думы устремлены на более возвы-

шенное, не позволяя ему мыслить правильно о повсе-

дневных земных делах. Когда мы долго глядим па солнце,

все остальное видится потом неотчетливо.

– Ты судишь слишком поспешно, дочь моя, – сказал

монах, – и в этом ты сейчас убедишься. Я изложу тебе до-

воды, какие не мог бы открыть ни перед кем менее стойким

в добродетели или более приверженным честолюбию.

Может

быть, не подобало бы мне говорить о них даже и с

тобою, но я уверенно полагаюсь на твое разумение и

твердость твоих правил. Узнай же: не исключена возмож-

ность, что римская церковь освободит герцога Ротсея от

наложенных ею же уз и расторгнет его брак с Марджори

Дуглас.

Он умолк.

– Если даже церковь этого желает и властна это со-

вершить, – возразила девушка, – как может развод герцога

сказаться на судьбе Кэтрин Гловер?

Спрашивая, она глядела с сожалением на священника, а

ему было не так-то легко найти ответ. Его глаза смотрели в

землю, когда он ответил ей:

– Что сделала красота для Маргарет Лоджи? Если наши

отцы нам не лгали, она возвела ее на трон рядом с Давидом

Брюсом.

– А была ли она счастлива в жизни, и жалели ли о ней

после ее смерти, добрый мой отец? – спросила Кэтрин так

же твердо и спокойно.

– Ее подвигнуло на этот союз суетное и, может быть,

преступное честолюбие, – возразил отец Климент, – и на-

градой ей были утехи тщеславия и терзание духа. Но если

бы она пошла под венец в надежде, что верующая жена

обратит неверующего супруга или укрепит нестойкого в

вере, какую награду нашла бы она тогда? Обрела бы лю-

бовь и почет на земле, а в небе разделила бы светлый удел

королевы Маргариты* и тех героинь, в которых церковь

чтит благодатных своих матерей.

До сих пор Кэтрин сидела на камне у ног монаха, говоря

или слушая, смотрела на него снизу вверх. Теперь же,

словно воодушевленная чувством тихого, но решительного

неодобрения, она встала, простерла к нему руки, а когда

заговорила, голос ее и глаза выражали сострадание: она,

казалось, щадила чувства своего собеседника. Так мог бы

глядеть херувим на смертного, укоряя его за ошибки.

– А если и так? – сказала она. – Неужели желания, на-

дежды и предрассудки бренного мира так много значат для

того, кто, возможно, будет призван завтра отдать свою

жизнь за то, что восстал против испорченности века и

против отпавшего от веры духовенства? Неужели это отец

Климент, сурово-добродетельный, советует своей духов-

ной дочери домогаться трона и ложа, которые могут стать

свободны только через вопиющую несправедливость к их

сегодняшней владетельнице, когда мне и помыслить о том

грешно! И неужели мудрый реформатор церкви строит