Первозимок
Шрифт:
«Ти-хо! И прекратить хахоньки. Дело-то, может, серьезное... Посмотрим сначала, что тут у нее вместо помады запихано...»
Достал он иголку, поковырял ею в пистончике и вытащил из него малюсенькую, свернутую в трубочку бумаженцию.
Смех сам собой прекратился. Ребята затихли в ожидании: похоже, что Мурка не для форсу этот пистончик на шее таскала...
Сечкин развернул бумажку и, уткнувшись глазами, сначала молча, медленно разобрал, что там написано, а потом уж зачитал вслух:
«Товарищи красноармейцы! Мы здесь, под немцами.
Тут мы невольно все переглянулись: выходит, Сашка наш не ошибся, когда Муркой ее назвал, только увидев...
А Сечкин продолжал:
«Мы знаем, что она живет с вами в погребе, ночует там. А днем она прибегает к нам сюда. Если найдете у нее это письмо - ответьте».
И - никакой подписи. Нам сказать нечего.
Помкомвзвода почесал в затылке, ему отмалчиваться нельзя, ему надо принимать решение.
«М-да...
– протянул.
– Кто же это писал? Буковки мелкие, но почерк вроде бы детский... И если так - попадут ребята в неприятности...»
«А может, это ловушка для нас, товарищ старший сержант?
– на этот раз уже серьезно высказал свое предположение ефрейтор Гамов, хотя серьезно он говорил очень редко.
– Вдруг провокация какая-нибудь?»
Но его же лучший друг Алим Хардиев и одернул его:
«Какая тут может быть ловушка для нас? Немцы преотлично знают, что деревня занята нами. Собственными глазами видели - когда драпали отсюда. Не знают они только то, сколько нас и как расположены подразделения... Так мы ж об этом ничего писать не будем! Наше дело - пораспрашивать, что и где у немца... Обманут? Не велика беда - кому положено, проверят. А вот тех, кто нам написал и свою записку с Муркой отправил, могут прихватить, если это наши ребята. Тогда пиши - хана им...»
Это вернуло Гамову его всегдашнюю безалаберность.
«Как это прихватят?! Как прихватят?.. Мурка у нас не такая дура! Сашок, чего ты спрятал ее? А ну, покажи!
– И когда Сашка приоткрыл борт шинели, Гамов заключил: - Она ж специально себе шерсть подкрасила, беленькой стала! Как в маскхалате теперь!»
Опять посыпались шуточки-прибауточки со всех сторон, опять галдеж у нас.
Один помкомвзвода молчал. Шутки - шутками, советы - советами, а решение принимать ему и отвечать потом за это решение - тоже.
Что опасную «игру» в почту затеяли мальчишки - ни у кого не вызывало сомнения. И Сечкин решил:
«Пацанов надо предупредить, чтоб были поосторожнее, а обо всей этой истории доложить в штаб полка». И тут же поручил Сашке сочинить записку, сказав: «Ты еще не состарился вместе с нами - тебя они лучше поймут...» И когда записка была готова, сам тут же отправился в штаб.
Во второй половине дня нам пришлось потесниться в своем «люксе» - выделили место для лейтенанта из разведотдела.
Лейтенант, как ветеринар, детально ощупал кошку и приказал Сашке:
«К тебе она привязалась -
Что Сашка просиял в душе - для этого слов не надо.
Мурка сделалась у нас главной фигурой в погребе - чуть не главнее лейтенанта.
И покормили мы ее по-генеральски: лучшим, что нашлось у нас в сидорах.
А когда мы ушли опять вгрызаться в землю, ворошить ее, то есть совершенствовать линию обороны, Сашка остался в погребе караулить Мурку, ждать выхода ее «на задание»...
Но тем же самым - уже к ночи - занялись и мы все: ей давно бы пора уйти «с важным поручением», а она спокойненько подремывает на дерюжке, мурлычет в собственное удовольствие да глаза по привычке щурит...
Только во время ужина, когда мясным супом запахло в погребе, оживилась опять.
«Ясно, - решили, - Мурка - с какой стороны ни подойди - солдат: в дело надо отправляться, подкрепившись как следует...»
И точно - поужинав, она подошла к творилу, задрала голову вверх, потом оглянулась, мяукнула раз, другой, словно попрощалась с нами, вскарабкалась по лестнице - и наружу.
«Ни пуха ни пера, киса!» - крикнул ей вдогонку Гамов.
«К черту!» - сердито отозвался за нее Сашка. А сам волнуется, будто лучшего друга проводил на боевое задание.
При свете коптилки, которая с точки зрения своего названия, то есть относительно копоти, оправдывала себя на все сто, а насчет света - не очень, мы стали укладываться спать.
Только лейтенант, развернув на коленях планшет, продолжал сидеть. Глянул на часы и что-то записал в блокнотике. Наверное, засек время отбытия нашего «разведчика» на вражескую территорию.
Ну, понятное дело, и Сашка тоже не собирался укладываться спать. Однако вскоре наш погреб на какие-то минуты все же затих, а потом, как и положено, стал наполняться вольготным солдатским храпом.
Но вскоре лейтенант, видимо, встрепенулся и, можно сказать, приглушенно вскрикнул от неожиданности.
Храп оборвался, все зашевелились и повысовывали головы из-под шинелей.
Лейтенант неподвижно глядел на спускающуюся в погреб кошку.
Не издав ни звука, только глянув на нас, вроде бы: «Здрасьте, я ваша тетя...» - Мурка присела за творилом, старательно очистила зубами коготки, потом облизала свои лапки, перелезла через мои ноги и мирно улеглась на дерюжке, рядом с ошарашенным, даже тоскливо до слез глядевшим на нее Сашкой.
Но не один он, а все мы были не только озадачены, а просто возмущены ее поведением. Это походило на предательство.
Ведь не прошло и получаса, как она отправилась «в разведку»... За это время ей не удалось бы даже нейтралку перебежать, а не то что дважды обернуться туда-обратно, да еще наведаться в ту деревню, откуда принесла она первую записку, и всполошила стольких людей... Ведь и в штабе сейчас наверняка тоже возлагали хоть мало-мальские, а все надежды на этого небывалого лазутчика...