Петербургское действо
Шрифт:
Такъ или иначе, но Спиридонъ началъ чахнуть и слезно началъ просить своего графчика проставить въ цидуляхъ, которыя онъ отписывалъ аккуратно дду, чтобы его, раба помиловали, простили и вернули на родимую сторону. Кириллъ изъ жалости два раза написалъ дду, что Сшфидонъ изнываетъ по отечеству и сталъ неузнаваемъ и жалокъ. Черезъ шесть мсяцевъ пріхаль въ Версаль, довезенный какимъ-то русскимъ, другой дядька, имя котораго юноша Кириллъ сразу и выговоритъ не могъ. Новый дядька былъ молодой, умный и расторопный парень, показавшійся ему даже очень добрымъ малымъ; онъ былъ тоже съ большущими, грубыми и красивыми руками, съ особымъ запахомъ чего-то жирно-горькаго,
— Oh, mon Dieu! воскликнулъ на это Кириллъ:- A-ga-fa-cley!! Это ужасно! C'est terrible. Надо будетъ перемнить это имя, pour ne pas aboyer, когда придется называть. A то вдь вс смяться будутъ надо мной.
Агафаклей привезъ отъ Іоанна Іоанновича грозное посланіе на счетъ Спиридона и хотя дозволявшее ему вернуться въ Петербургъ, но общавшее судъ и расправу. Агафаклей на словахъ передалъ Спиридону Ефимычу, что ему: "хоть и не зди въ Рассею! Сказывали во двору, что какъ онъ прідетъ, такъ его выпорятъ и въ степную вотчину на скотный дворъ сошлютъ".
Но Спиридонъ, услыша это, возликовалъ.
— Пусть хоть въ Сибирь сошлютъ! На скотный дворъ?! Да ты вотъ, Агафаклеюшка, поживешь тутъ малость, такъ увидишь. Это теб такъ внов повадливо кажетъ. Тутъ жисть окаянная, поскудная, каторжная, пуще всякой Сибири. Слова сказать не съ кмъ, лба перекрестить негд, ни одного храма. У нихъ, подлецовъ, церквей и въ завод нтъ, а вишь леглизы свои. Захочешь коли молиться, такъ дома молись. Не идтижъ въ ихній леглизъ. A то скотный дворъ! Да я хоть сотню коровъ на себя возьму, чмъ съ здшнимъ скотомъ расправляться.
При первой же случившейся оказіи, состоящій при польскомъ посольств въ Версал магнатъ, узжая на родину, по просьб Кирилла захватилъ съ собой Спиридона, съ общаніемъ изъ Кракова доставить его какъ нибудь въ Петербургъ. Кириллъ послалъ съ Спиридономъ дду письмо, пространное и написанное въ сообщничеств съ своими друзьями въ довольно ршительномъ тон. Онъ говорилъ, что при скудныхъ посылкахъ денегъ онъ при французскомъ двор срамитъ имя графовъ Скабронскихъ и что самъ король удивляется, какъ ему высылаютъ на прожитокъ такъ мало средствъ. Кириллъ въ этомъ письм кончалъ угрозой дду, что если онъ не будетъ высылать ему по крайней мр пятьсотъ червонцевъ въ годъ на жизнь, то онъ, по совту здшнихъ министровъ и по желанію даже самого короля, перейдетъ во французское подданство и законнымъ порядкомъ вытребуетъ все свое состояніе.
Спиридонъ, три мсяца пробывъ въ пути отъ Avenue de Roi до Васильевскаго острова, сіяющій, счастливый и поздороввшій по вступленіи на русскую землю, явился передъ ясныя очи Іоанна Іоанновича. Въ тотъ же вечеръ, графъ, прочитавъ привезенное ему французское и дерзкое посланіе внучка, веллъ Спиридона заковать въ кандалы. И плохо пришлось бы Спиридону, если бы не случилось казуса. Іоаннъ Іоанновичъ справился черезъ день.
— Что Спирька присмирлъ въ цпяхъ-то? Но графу доложили, что Спиридонъ ликуетъ и, сидя въ сара скованный, радуется, все крестится, Господа Бога благодаритъ, да сказываетъ, пущай его въ кандалахъ въ старый высохнувшій колодецъ посадитъ графъ и то будетъ Бога благодарить.
Вслдствіе этого Іоаннъ Іоанновичъ призвалъ къ себ Спиридона и, бесдуя съ нимъ, веллъ снять съ него кандалы.
Спиридонъ объяснилъ, что предпочтетъ быть живымъ зарытому въ землю, только въ матушку русскую — сыру землю. И затмъ въ продолженіи нсколькихъ часовъ Іоаннъ Іоанновичъ разспрашивалъ Спиридона обо всемъ: о внук, о Версал, о корол, о жить-быть за границами государства. И, наконецъ, Іоаннъ Іоанновичъ, вдругъ самъ удивился тому, что
Оказалось, что Спиридонъ такой любопытный собесдникъ, такъ много видлъ и знаетъ, такъ рчисто все описуетъ, такъ ненавидитъ и злобствуетъ на все заморское и такъ радъ вернуться къ нему, старому барину въ услуженіе, что этакого человка не только грхъ, а глупость несообразная въ степную деревню сослать или въ Сибирь въ кандалахъ угнать.
Черезъ мсяцъ Спиридонъ, вмсто того, чтобы быть острожникомъ или ссыльнымъ, сдлался въ палатахъ Іоанна Іоанновича не боле не мене какъ главнымъ заправилой и самымъ приближеннымъ лицемъ къ барину.
Что касается до письма, привезеннаго отъ внука. Іоаннъ Іоанновичъ изорвалъ его въ клочки и только изрдка, вспоминая окончаніе письма, угрозы молокососа и разхрабрившагося издали "путифица", качалъ головой и бормоталъ:
— Подростешь, встимое дло, все твое имніе и иждивеніе теб въ цлости и сохранности передамъ. A покуда, извини, путифицушка, посидишь у меня въ энтой Версали и на сто червончиковъ въ годъ.
Черезъ шесть лтъ по возвращеніи Спиридона возвратился въ Петербургъ и самъ молодой графъ Кириллъ Петровичъ Скабронскій и прямо остановился у дда.
Но съ нимъ случилось такое удивительное превращеніе, что Іоаннъ Іоанновичъ диву дался. Черты лица были, конечно, т же, но двадцати-трехъ лтній молодой человкъ такъ себя велъ и держалъ, такъ говорилъ, что ужь его теперь мудрено было скоморохомъ поставить. Обозвать его путифицемъ, — онъ самъ какимъ нибудь дурацкимъ прозвищемъ сдачи дастъ, и чего добраго, ддушку Кащеемъ безсмертнымъ назоветъ. Графъ Кириллъ сталъ совсмъ французъ и даже парижанинъ, былъ другъ и пріятель придворнаго кружка въ Версал и жилъ за послднее время при двор очень широко, бросая золото чуть не за окошки своего великолпнаго отеля; но это длалось, конечно, въ долгъ, за страшные проценты, въ ожиданіи, полученія отъ дда своего состоянія, за которымъ онъ и пріхалъ теперь.
И ддъ Іоаннъ Іоанновичъ безпрекословно, по толстымъ книгамъ, реестрамъ и записямъ передалъ внуку все, начиная съ большихъ вотчинъ въ разныхъ губерніяхъ и кончая камзолами, шубами, галунами и всякой рухлядью, которая нашлась въ огромныхъ кладовыхъ того богатаго дома, который онъ же, Іоаннъ Іоанновичъ купилъ когда-то на имя внука.
— Захочу, ничего теб не дамъ. Все мое. И ходовъ на меня къ государын не найдешь. Все мое! грозился Іоаннъ Іоанновичъ, отдавая все до послдней тряпки.
Въ два мсяца времени, проведеннаго на берегахъ Невы, графъ Кириллъ Петровичъ обворожилъ всхъ придворныхъ императрицы Елисаветы Петровны и Шуваловыхъ, и Разумовскихъ; обворожилъ и малый дворъ великаго князя Петра едоровича. Но, не смотря ни на какія просьбы и убжденія, онъ все-таки тайкомъ, черезъ двухъ евреевъ банкировъ, быстро распродалъ вс свои вотчины, все до послдней ложки и плошки и, простясь съ негодующимъ ддомъ Іоанномъ Іоанновичемъ, ухалъ снова въ свое истинное отечество.
XXVII
Графъ Кириллъ Петровичъ вернулся въ Версаль и тотчасъ началъ расплачиваться съ долгами. Цифра вышла очень значительная, такъ какъ ему теперь пришлось заплатить втрое боле того, что онъ когда-то бралъ, будучи подъ опекой дда. Треть суммы, вырученной чрезъ продажу русскихъ имній, пошла на уплату.
На этотъ разъ Кириллъ Петровичъ не долго остался во Франціи. Въ то же лто онъ отправился въ Вну, о которой много слышалъ съ дтства, какъ о самомъ веселомъ город посл Парижа. Однако Кесарская столица ему не понравилась, тмъ боле, что онъ не зналъ ни слова по нмецки.