Пётр и Павел. 1957 год
Шрифт:
– Связано?.. Да, конечно… Конечно, связано… – он не договорил: в комнату со свежевымытыми руками вернулись мальчишки.
– Знакомьтесь, ребята!.. Мой фронтовой друг Алексей Иванович.
Сергей на правах хозяина первым подошёл к Богомолову, пожал протянутую руку и представился:
– Сергей Большаков…
Потом отступил в сторону и представил друга:
– А это мой школьный товарищ Андрей Стрельцов.
Церемония рукопожатия повторилось.
– Ты не представляешь, Сергуня, кто такой товарищ Богомолов!.. Он – моя гордость, моя самая удачная фронтовая операция!.. Ведь это у него в сердечной мышце до сих пор осколок от фашистской гранаты сидит!.. Помнишь, я рассказывала?.. Второго такого
– Так вот вы какой!.. – в интонации Сергея Большакова прозвучало искреннее восхищение и гордость. Восхищение перед уникальностью сердечной мышцы Алексея Ивановича и гордость за талантливые руки хирурга Натальи Григорьевны Большаковой, которая, по счастливому стечению обстоятельств, была к тому же его матерью.
– На плите борщ, я сегодня сварила, и котлеты с гречкой. Сами согрейте и поешьте, а то мы с Алексеем Ивановичем уже чай пьём. Кстати, чайник поставь, а то этот остыл совсем.
Младший Большаков воспринял слова матери как приказ и, подхватив со стола чайник, вместе с приятелем отправился на кухню.
– Пообедайте на кухне, а чай пить к нам приходите! – вдогонку сыну крикнула мать и уже тихо призналась Алексею Ивановичу: – Этот Андрюшка, Сергунькин приятель, хороший пацан. Одна беда у парня: мать его в пятьдесят третьем на похоронах Сталина в толпе задавили, а отец с тех самых пор запил. По-чёрному… Посмотрел бы ты на него: облик человеческий совсем потерял… У них оттого и на горбушку хлеба порой рубля не хватает. Так мы Анд рюху слегка подкармливаем, чтобы он, значит… Богомолов!.. Ты слышишь, что я тебе говорю?
– Наташа!.. Мог ли я подумать… Я никак… Никогда… Я не ждал!.. Дорогая моя!.. – Алексей не сумел сдержаться и рукавом стал вытирать ползущие по щекам слёзы.
– Что это с тобой, Богомолов? – удивилась Наталья… И вдруг поняла. – Ты что?!.. Ты решил… Да неужто ты подумал, что Сергуня?!.. – от переполнявшего её возмущения Наталья даже задохнулась и не сумела договорить.
– Не надо лукавить, Наташа… Я не маленький и понимаю… Я всё, всё, всё понимаю!.. Все сроки сходятся… Скажешь нет?!.. А коли так, то и спорить тут не о чем!.. Потому что я ни за что не поверю, будто в апреле сорок четвёртого я у тебя был не один!.. Но главное, всё-таки не это… Главное, милая моя… Серёжка – вылитый я в тринадцать лет!.. То есть абсолютно!.. Жаль, фотографии с собой нет, а то бы я тебе показал!.. А впрочем… Тут и показывать ничего не надо, и без фотокарточки всё яснее ясного!
– Слушай, Богомолов!.. Окстись, милый мой!.. – Наталья вся кипела от негодования и, казалось, вот-вот взорвётся. – Что это ты себе вообразил?!.. На халяву отцом решил заделаться?!.. Нет!.. Я не могу!.. Я сейчас просто лопну!.. От злости!.. Учти!.. Знала бы, что у тебя такая буйная фантазия, ни за что бы домой к себе не привела!..
Она резко встала со стула, подошла к буфету, рывком распахнула резную дверцу, достала из потаённых недр его графинчик, близнец тому, что изобразил художник на картине, и, плеснув его содержимое в гранёную рюмку, залпом выпила. Дыхание у неё перехватило.
– Извини… Тебе не предлагаю… Спирт… Неразбавленный… Людям с осколками в сердце подобное пить не рекомендуется… Нет, ну надо же!.. Чего напридумал!.. Ишь ты!.. Батя!.. Новоиспечённый!.. Отец!.. – и расхохоталась. – Папочка!.. Ой, не могу!..
Алексей решил, что пора уже и ему обидеться. И обиделся. Всерьёз и надолго.
– Ты чего губы надул?!.. – Наталья стала понемногу успокаиваться – Не знаешь ничего, а туда же!.. В арифметике ты, пожалуй, отлично разбираешься, а вот физиономист из тебя хреновый. И пойми, Богомолов, не всё одной арифметикой на этом свете поверяется. Попадаются порой такие задачки, что и высшей математики недостаточно, чтобы во всех наших коллизиях разобраться. Ты
– Что же это получается?.. Сергей у тебя двухмесячным родился?!.. Так следует понимать?!..
Наталья горько усмехнулась.
– Выходит, так… Неужели не догадался, Богомолов?.. Не сын он мне.
– Как не сын?!.. А кто же?!..
– Племянник…
Алексей был потрясён.
– К тому же троюродный или даже четвероюродный… Я так толком и не разобралась… Но какое это имеет значение?.. По метрике он Большаков, и в графе "родители" моё имя стоит. Только имей в виду, о сиротстве своём он ничего не знает и знать не должен. Понял меня?..
– Понял, – чуть слышно пробормотал поражённый в самое сердце Алексей Иванович.
– Они сейчас пообедают, Серёга пойдёт Анд рюху домой провожать, вот тут я тебе всё подробненько расскажу. А пока молчок. Договорились?..
Богомолов согласно кивнул головой.
– Расскажи-ка мне лучше, Богомолов, как твоя жизнь сложилась, – ласково улыбнулась ему Наталья.
После только что пережитого небывалого восторга, а следом за ним глубочайшего разочарования на душе у него стало так пусто и пасмурно, что хоть волком вой. Он досадливо махнул рукой.
– Ничего со мной не стряслось необычайного… Ничего интересного.
– Ну, а всё-таки? – не унималась Наталья.
И Богомолов сначала нехотя, но потом всё более и более поддаваясь её ласковому напору, рассказал всё о своей послевоенной жизни.
Из госпиталя Алексей Иванович прямиком отправился в Москву, надеясь всё прибрать и обустроить в своей квартире, из которой он вышел счастливым отцом и дедом двадцать первого июня сорок первого года и в которую сейчас возвращался одиноким осиротевшим вдовцом. И, хотя они с Натальей ни о чём конкретно не уговаривались, он решил её возвращения с фронта здесь, в старом доме на Самотёке дожидаться. Но!.. Именно тут ждало его первое разочарование. Оказалось, что в его квартире вот уже два с лишним года живёт семья очень крупного военного инженера, работающего на сверхсекретном оборонном заводе. Фамилия у засекреченного инженера была крайне редкая для средней полосы России: Петров. Его старенькие родители, жена и двое взрослых детей были ошарашены появлением Алексея Ивановича в их, как они наивно полагали, квартире не меньше, чем бывший владелец, как оказалось, незаконно захваченного жилья. То есть ничего противоправного они, конечно, не совершали, и все документы были у них в полном порядке, но проклятая интеллигентность, как это обычно случается с совестливыми людьми, тут же заявила о себе во весь голос, и несчастные Петровы сразу почувствовали себя виновными во всех смертных грехах. Они предложили Алексею Ивановичу принять ванну, усадили его за стол пообедать, пытались уложить на диван в кабинете главы семьи, чтобы отдохнуть, и очень сокрушались, что сам Петров вот уже полгода находится в безсрочной командировке, и где он, и когда вернётся, неизвестно… А без него самого решить эту сложную квартирную проблему не представлялось возможным.
Положение Богомолова было аховое.
Даже если предположить, что Петров вот-вот вернётся и поможет Богомолову разобраться в этом запутанном деле, всё равно на это время необходимо было найти себе хоть какое-то пристанище. Но где?.. И как?.. Не выгонять же целое семейство такого важного человека на улицу. Этого Алексей Иванович даже представить себе не мог. Все близкие знакомые его, проживавшие в Москве, сами были стеснены в своих жутких коммуналках, так что обращаться к ним за помощью было просто безсовестно. И неизвестно ещё, что со всеми ними случилось за эти три военных года.