Письмо самому себе: Стихотворения и новеллы

Нарциссов Борис Анатольевич

Мария Девернья

ДЕВУШКА С ПТИЦАМИ

(Перевод с французского Б. Нарциссова)

Миндаль чуть раскосых глаз И смоль пол платком волос, И на платье – птиц летящих экстаз На фоне цветных полос. Бежит по песку, и следы ее тают На прибрежье у водных сверканий. И, от бега и ветра взлетая, Обезумели птицы на ткани. На скалу, запыхавшись, взбежала И бросилась вниз в набегающий блеск, И птицы на платье ее не сдержали: Был крыльев последний отчаянный всплеск. Так в пене исчезла. А птицы На платье в зеленой волне Пытались еще выплывать, шевелиться, Как будто медузы на дне. 1981

РАННЯЯ ПТИЦА

Это – летнею ночью бессонница, Но

всё околдовано сном. Даже ветер не хочет, не тронется, И небо – прозрачным стеклом. Оно голубеет, но темное, С проколом острым звезды. И которую ночь, уж не помню я, Изнывают томно сады. А утро шагами котевьими Подползает, чтоб быть наяву. Но месяц, гнездясь за деревьями, Серебром сочится в листву. И туман начинает дымиться, И, ветки крылом шевеля, Прозвенела уж ранняя птица Осколками хрусталя.

ЖИЗНЬ

В огороде моем было тесно, но весело: Огуречная сила плетение свесила И кормила шмелей пустоцветами, А шмели изжужжались приветами. Мотылек вытворял пред капустницей Пируэты и всякие всякости, Предвещая червячные пакости, А она-то, в кокетстве искусница, Мотыля приглашала на листья капустные – Для потомства в июле единственно вкусные. И морковки-свекровки со свеклами-Феклами Упивались земными растворами теплыми, А укроп распушил золотистые зонтики И листочки свои, разрезные и тонкие, Где лишь можно ему, меж ботвою просовывал. И не ведали все, что им жизнь уготовала: То ли в суп, то ли в борщ, а не то во щи. И огромное доброе солнце-подсолнечник Языками блестящего желтого пламени Распускалось по краю тихонечко с полночи, Благосклонно взирая на малые овощи И шурша им шершаво-широкими дланями.

ДАЧНЫЕ ПАРОВОЗЫ

(Это стихотворение Посвящается Анне Сергеевне Бушман)

(Es war einmal [5] )

ПОЕЗД РЕЛЬСИТ, СКРЕЖЕЩА:

ЖЕ, ЧЕ, ША, ЩА!

Вот и шипом, и паром, и горьким дымком, И гудком начинается этот рассказец: Там, у станции дачной сухим вечерком В темноте подползал паровоз-двоеглазец. Вылезали усталые, теплые дачники, Наслаждались прохладой, спешили домой, Паровозам подобно, курилы-табачники Папиросой пыхтели в прохладе ночной. А вот в полдень к скрещенью являлся курьерский, Громыхал и визжал на тугих тормозах, И гудок у него был и зычный, и зверский, А потом он скорбел, что «зачах, чах-чах-чах!», Из буфета несло аппетитным и жареным, Пассажирки же пахли дыханием роз. И от долгого бега горячий, распаренный, У перрона страдал от жары паровоз.

5

Однажды… (нем.).

* * *

Навстречу нашему времени, В колеса бегущих годов, Я – слов приводные ремни На быстрые шкивы мозгов! Нелегкое дело, товарищ, Ломать одиночества крепь, Из сердца и сердца сваривать Стальную гремучую цепь. И вот, я – настойчивый зодчий, И тот, кто вздувает меха, – Инженер,

и – потный рабочий, Молотобоец в кузне стиха, – Я должен в словесном железе Ковать, скрежетать и разжечь, Затем чтобы пламя поэзии Прорвало плавильную печь!

РИСУНОК САЛЬВАДОРА ДАЛИ

А на эту складскую платформу нельзя: Понаставлены часовые, Оттого что грызутся, по слизи скользя, Там бараньи желудки живые. Так блестят – точно кто-то в воде полоскал… Раскидались и вяло раздрябли. Но с глазами, с зубами в белесый оскал, Синеватые – видно, озябли. А свирепы: ползет и с коротким смешком Морщит губы, весь слизью облизан. А другой – синеватым и плоским мешком С парапета свисает, загрызай. Он сомкнул на провалах глазниц Опахала печальных ресниц.

ВЗБУЛДЫБУЙ

Грязевые пруды, как бельма, По долине то здесь, то там. И учуем тяжелую прель мы, Подходя к прибрежным кустам. А придешь – большеногие птицы Тут заманят тебя на песок. А песок-то – плывун, он струится, Засосёт у сизых осок. Но случайного путника ловит И в зловонный дурман берет, И в трясине могилу готовит Там же серый водоурод. А живущий в глуби бездонной, Удоволен, из серных струй, Точно выбросив круглый буй, На белесые глади лагуны, Взбулькнув, вынырнет Взбулдыбуй.

КОШКА

Бархатным зверь припадает на лапы. Бархатный зверь – прыжком – мышь… Разум! Ты звезды, как кошка, цапаешь – Что жес тобой?– Ты дрожишь? Космос, гиперболы, числа и боги – Всё тебе надо в мире схватить! Что же полос какой-то тревоги Мучит тебя на пути? Вот, наконец, решенье задачи, Образ, который мучил всегда: Мрак, и кто-то когтями схвачен, – В этом прошли года. Есть за тобою охота, охотник. Знай: ты сам себе враг. Мягкой, кошачьей поступью ходит Спрятанный в свете мрак.

ЧТО БЫЛО НОЧЬЮ

…пыльные музыри…

«Отрицательный мир», Б.Н.

Он проснулся до трех и уж знал, что опасно, Но что надо по дому пойти посмотреть… И со сна он расслышал, что шепчут безгласно Шкаф и стулья, что надо ему умереть. Тишина оказалась тягуче-зловещей, Против воли его незаметно таща; Но, впотьмах совещаясь и скрипом треща, На него озверело набросились вещи. Он от них в антимир, в зазеркалье, за доски, Но и там на него озверялись наброски.

ГРОБОСКОП

Жил да был Иван Иваныч,

Иногда крестился на ночь…

Игорь Чиннов

Аггелята играли – крутили Стробоскоп, а у них – «гробоскоп»: На вертушке-цилиндре картинки, А вертушка в коробке с окошком, – Поверни, запусти, а картинки и ходят. Ну, так вот, аггелята в игрушке Умирали Ивана Иваныча: Вот смешно – он сперва шевелился, А потом и совсем перестал. Ну, игра так игра, а вот за ночь Неожиданно выкинул номер Этот самый Иван-то Иваныч: В самом деле он взял да и помер.