Письмо самому себе: Стихотворения и новеллы

Нарциссов Борис Анатольевич

2. Луна на ущербе

Эрбий и тербий – металлы редких земель.

Ну, золото солнцу, луне – серебро, И каждой планете какой-то металл. Металл – это символ: и зло, и добро Вращеньем планеты вокруг намотал. С планетами просто: себя источай, Там, в Рыб или Деву попав невзначай. Но так многолика в металлах луна, Из глуби нежданных наитий полна. То серпик чуть видный, невинный и тонкий, Поведает сказку о лунном ребёнке, То пухнет багровым шарище затмений, Вампиров пристанище в конусе тени. Над гиблым болотом свисает на вербе Удавленник грустный –

луна на ущербе. Не светит она серебром полнолунья: Украдкой плетет паутину колдунья. И надо такое за полночь скрывать – Мне призрачным светом ползет на кровать. В металлах есть призраки: эрбий и тербий. Тебе приношу их – луне на ущербе!

3. Пепельный свет

На свиданье с ущербной луною Выхожу потихоньку на двор, И меж ней, косоликой, и мною Возникает без слов разговор. Паутина неяркого света – Это тихий и страшный рассказ О душе, заблудившейся где-то И не там, и не здесь, не у нас. И хочу я прорвать эти сети И взлететь на свободу, туда, Где душа в серо-пепельном свете Пролагает свой путь без следа.

4. Лунимый

И сладостен, и жутко безотраден

Алмазный бред морщин твоих и впадин…

М. Волошин. Венок сонетов «Lunaria»

Сквозь крыши, окна и сквозь стены Течет томительный призыв: В душе и в море многопенно Луной вздымается прилив. Пронзая воды светом хладным, Луна хладит мне синим кровь Луной любимый! К беспощадным Томленьям дух свой приготовь! Мой мозг наполнен мглой опала, И сердце сжалось и упало, И я, лунимый, одержим Пронзительным и голубым.

ПУСТЫРИ

Евгении Димер

Горькою гарью над городом Дышит рассветный туман. Дыму кудрявую бороду Чешет пустырный бурьян. С рыжей водою канавы, Рыжий, оплавленный шлак. Дикие сорные травы Путают на поле шаг. Сумрак над этой окраиной С ночи свинцов и жесток. Радостью светит нечаянной Розовый бледный восток. В небе телесные розы… Гулко несут пустыри Радостный крик паровоза Голому телу зари.

ХЛОРОФОРМ

Я хочу объяснить хлороформ: Сладковатый бессмысленный шторм Неожиданных смыслов и форм. – «Ты пойдешь хвосторогим на корм!» Этот чертик хвостом верть и верть: – «Осужден ты на казнюю смерть! Не уйти тебе от судьбы: Ух! По скату кружёной трубы – Головленье тебе отрубы!» Я от страха заплакал, Я от страха заквакал. Тут вмешался лиловый оракул: – «Посадить его попросту на кол!» А потом – уж совсем ничего. Ничего. Только вот и всего.

КАРТЫ

Бардадым – трефовый король.

Н.В. Гоголь. Записная книжка

А я его по усам! А я ее по усам!

Н.В. Гоголь. «Мертвые души»

Был король Дуродом, Был король Бардадым, Короли – Старый Жом И восточный – Бубным. Вот по этому самому Нам заняться бы дамами: Невпопад ведь ложиться привыкли – Молодой ли, старик ли… Вот усатый валет И большой сердцеед. Сам он ходит с эмблемою сердца: «А не хочешь такого вот перца?!» Загляделась крестовая краля На его винтовые усы… – Ну, подумаешь, – нешто украли? Все на месте остались кусы! В картах был ералаш: «А где мой и где ваш?» Намечался скандал, По усам кто-то дал. Но червонный валет Заметал свой след, А

король Бардадым – Он напился пьян в дым.

ПРОГУЛКИ ПРИ ЛУНЕ

Татьяне Фесенко

Я гуляю, и, тонок, Проклевался из тучи лунёнок. Вот проходит декада – А гулять-то мне надо: И чернеет труба-голенище, А за ней не луна, а лунище. На рассвете вхожу в переулок, Шаг мой звонок, отчетлив и гулок. А луну покрошили на звезды, И, как гвоздики, звезды сквозь воздух. Как от мыла обмылок, От еды-то объедок. Вот и светит в затылок По-над домом соседок Из-за облачных слюнок Непригодный облунок.

ЧИТАТЕЛЯ:

Читателя не причесывай стихами, Не корми дешевой печалью, А – давай ему рвотный камень, А – бури ему череп сталью. Это будет ему не скерцо В тоне гаммочки ща-бемоль. И когда до самого сердца Полыхнет в нем, как молния, боль, Он поймет ядовитое жало В происшествиях мира простых, И твои жестокость и жалость, – Пронизавшие стих.

ОТЧАЯНИЕ

Quasi una fantasia

Стоя сидеть!

Сидя бежать!

– Виси в петле, тихо качаясь…

В. Хлебников. «Отчаяние»

А повестка пришла до Ивана Семеныча (Тух на Глиняной десять), И соседки судачили до ночи, Что, мол, жалко, а – надо повесить. А в повестке лиловым по серому: «В соответствии с прочими мерами, С полученьем сего предписую явиться В вам известный участок районной милиции Двадцать третьего мая, в нуль восемь пятнадцать, Быть одетым прилично, зубами не клацать. Доложиться дежурному без промедления На предмет удавления». Почему? Отчего? А решил так компютер: – Акакой там был флер? А быть может,я муттер? Центропуп согласился, Собес не перечил, А Секретный Отдел так еще и приперчил, Увязали с милицией, – вот и готово! И директор по службе совсем ж препятствовал, А сосед, что напротив, еще позлорадствовал: «Так и надо таким, право слово!» Ну, а сам-то Семеныч? Да был он пришибленным, Но поди и поспорь там с порядком незыблемым. Только раз вот в кинотеатре На какой-то там Клеопатре Он завыл и метнулся из зала И помчался кругом до вокзала. Чуть не сшиб он девчоночку в фартучке, – Да куда уже там – ведь билеты по карточке, А на ней: «Удавить двадцать третьего На приборе Изметьева, Укрывать же – не сметь его!» Ну, и что ж? В самый срок, как и велено, Он уж мялся в несвежей прихожей, Чистил ноги о коврик постеленый, А был сам на себя непохожий. Но его повстречали любезно, Даже вот угостили вином (полбутылки, Рацион, как положен, и – крем для затылка). «Вы теперь разрешите: браслетик железный! Подождите немножко, – ну, самую малость!» И еще в животе от вина улыбалось, А уже потащили обмякшего, И затылок обрили: «Намажь его!» Завизжал было он, да уж поздно: Засверкало в глазах его звездно. А когда он совсем удавился, То чему-то в себе удивился. …Остывать на веревке оставленный, Удоволен удивленный удавленник, И висит, тихонько качаясь. Исполнитель устал: «Не угодно ль вам чаю-с?» ……………………………………………… Ну, а я-то чем отличаюсь?

КОКОДРИЛ

Тихой улицей, в тихом квартале Я под вечер домой проходил, И с душком из ноздрей, изо рта ли, – Привязался ко мне кокодрил. Ну, не очень большой, вроде – с кошку, Колбасой на коротеньких лапках, А зубатый: куснет где немножко – Пальца на три отхватит, как тяпкой. За пальто уцепился зубами И сипит: «А побудь тут со мной!» Ну, а некогда мне за делами, И противный – воняет, как гной. Тоже голос гнусавый и гнусный, И все тянет, канючит: «Присядь-ка!» А мне мерзок он духом капустным, А ему я не нянька, не дядька! Ухватил, и вот так не пускает, И ведь сильный, хоть весь и с аршин. Да в пальто уже нету куска и Норовит доползти до штанин. Оглянулся вокруг я и вижу: Каменюга удобно лежит. Долбанул я, и вижу, как жижа Из колбасного тела бежит.