Письмо самому себе: Стихотворения и новеллы

Нарциссов Борис Анатольевич

ШЕСТАЯ СИМФОНИЯ

Первый лемур

Кто строил дом такой плохой

Лопатою и ломом?

Хор лемуров

Не беспокойся, гость немой,

Доволен будешь домом!

Гёте. «Фауст», часть вторая

1

В преддверьи усыпальницы, в пещере, – Преддверье смерти – сумерки стоят. Квадратной стерегущей пастью двери Распахнуты в живой зеленый сад. В саду она. Но ведомо лемурам, Чьи докатились до предела дни. И вот исходят, серы и понуры, Из стен сырых и сумерек они. И станут в круг, и заклинают хором, И

снова ходят, ищут и зовут. Глаза их пусты. Руки их не скоры, – Но неизбывней неразрывных пут.

2

«…Кто строил дом такой плохой?..» Откуда эти строки? Как отзвук дальний и глухой, Они твердят о сроке. – Напрасен дней привычный лёт И золото восходов. Тебя уже избрал и ждет Хозяин черных сводов. В моем саду поставлен склеп, Но сад живет и зелен. О, как жесток и как нелеп, О, как конец бесцелен! – По капле жизнь течет твоя, Как кровь из жил открытых. Сладка незримая струя Для наших ртов несытых. Бродя бесцельно, нахожу Себя пред этой дверью. Я вижу страшную межу, Но я шагов не мерю. – Но ты идешь к себе домой… Лемур, не звякай ломом! Не беспокойся, гость немой, Доволен будешь домом…

3

Закат и осень золотые, И ветер тоже золотой, Когда он в заросли густые Впорхнет, осыпанный листвой. Балкон, и время листопада, И позабытая скамья. С моим последним другом, садом, Сегодня попрощаюсь я. Мне клен неспешно машет лапой, Как будто хочет приласкать. Ты, боль, по сердцу не царапай: Сегодня – надо перестать… Ловлю шагов неясных звуки, – Но ветер ринется ко мне, Холодным ртом целует руки И сеет шелест в тишине, Как будто заглушить он хочет, Заботливый и нежный брат, Шаги крадущегося ночью, Как тать, проникшего в мой сад. Но пусть! И я цветком осенним Склонюсь, бессильная, к земле, И ночь меня покроет сенью И растворюсь я в серой мгле.

4

Огни, цветы, круженье И пестрый хоровод. Пускай мое мгновенье Плывет, плывет, плывет! Гирляндами повисли По залам фонари. И сердцем я, и мыслью Твержу себе: «Гори!» За черной маской маска На празднике скользит. Но знаю я – развязка Теперь мне не грозит. Теперь я вся из воли, Прошел мой темный бред. Теперь я скрытой боли Сама кладу запрет. Я вся – борьба и вызов Следящему за мной… Зачем вдруг с карнизов Сорвался ледяной Порыв, и бледны лица, И гаснут фонари? Зачем в окно глядится Свинцовый лик зари?..

5

Из черных масок плотен круг: Они ее с собой ведут. Нерасторжима цепь их рук, Необоримо-тяжких пут. Они уходят в темноту. Как шорох листьев их рассказ: «Я выпью тела теплоту…» «Я

занавешу окна глаз…» «Я обману и скрою слух…» «Я обесцвечу розы губ: Да будет нем, и слеп, и глух, И хладен так, как должно, труп…» «Но сердце, – сердце только Он Остановить имеет власть: Жених, кто тайной окружен, Пред кем должны лемуры пасть…»

6

Пришли. Как пыль легли, забились в щели. Она одна в неверной полутьме, Без памяти, без ужаса, без цели. Как сад, готовый к мертвенной зиме. И только сердце, неустанный сторож, Тревожит стуком каменную тишь. Увы, ты, Темный Гость, его поборешь. Ты, сердце, тоже скоро замолчишь. И вот уже за самою спиною, Как черный исполинский нетопырь, Как зыбкий плащ, забытый темнотою, Как паука раздувшийся пузырь… Обнял. И впился. В долгом поцелуе Душа и смерть. Не надо, не тревожь: Спусти завесу. Глухо сад бушует. Светает. В облаках озябших дрожь.

ЗВЕЗДНАЯ ПТИЦА

* * *

Розовым по небу полосы. Хочет сказать про звезду Ломким стеклянным голосом Птица в продрогшем саду. Хрупко по мокрому гравию В воздухе сонном — шаги. Листья завесами ржавыми С кленов свисают из мги. Стой! Точно взрывом, рассеяны Искры играющих брызг: Это — из дымной расселины – Золотом плавленым – диск!

ЧТО БЫЛО С МЕСЯЦЕМ

Он вышел, с натуги багровый, С подвязанной косо щекой, Уселся над лесом, и кровью Истек, и, блестящий такой. Отравился в путь. А прохлада Ночная ласкала его. Но выше ему было надо Светить золотой головой. Никто не мешал. Успокоен, Он пристально сверху смотрел, Как в озере был он удвоен И в стеклах, холодный, горел. Но в пятом часу застеклянил Пространное небо рассвет. Не сдался еще на поляне Насвеченный месяцем след. Потом рассвело. И, вставая, Все заняты были своим. И месяц, ненужный, истаял, И, белый, сквозил голубым.

ДЕТСТВО

Домовитым, ласковым уютом Сумерки ложились по углам. Мы тогда назойливым минутам Не вели отсчета по часам. В сумерки немного непохожим. Сказочным казался старый дом. Помнишь, дверь зияла из прихожей Черным угрожающим пятном? Но, стуча заслонкою тяжелой, Торопясь завиться в дым седой, Хохотал в печи огонь веселый, Потрясая рыжей бородой. Васильком в узорах снежной пыли Синий Сириус в окне дрожал. Засыпая, мы за ним следили Из-под теплых, мягких одеял. И во сне видали райский терем И звезду любимую свою, Как она ручным, пушистым зверем Бегает по горницам в раю. Поздним утром розовое солнце Белые стеклянные цветы Осторожно отблеском червонца Озаряло, – помнишь это ты? И когда уйду в туман жемчужный, Это всё, – как отсвет золотой, – Что от жизни длинной и ненужной Унести хотел бы я с собой.