Письмо самому себе: Стихотворения и новеллы

Нарциссов Борис Анатольевич

ЗВЕЗДНАЯ ПТИЦА

Кончено. Вызрел и вывезен плод. Листьев покорен медлительный лет. Долго не меркнет багровый закат. Медленно чахнет заброшенный сад Встань под холодным и мокрым стволом. Встань и помедли и ты перед сном. Дали яснее видны в холода. Ясно и тихо всё, как никогда. Скоро засветит на небе ночном Звездная Птица туманным крылом. Звездная Птица опустит свой клюв. Тонкую шею к земле изогнув. К сердцу и кленам приникнет зараз: Ясен и короток звездный приказ. Листьям не больно желтеть и слетать. Кончено. Холодно. Хочется спать.

* * *

Ночью no-зимнему

небо затлело Россыпью звездных колючих огней Инеем хрупким и иссиня-белым Утро одело траву до корней. Пусть еще мир остается зеленым, Пусть припекает по-летнему днем; За ночь одну почервонели клены. Вспыхнул осинник багровым огнем Я собираю последние розы. Медлю под вечер в осенних садах. Желтая проседь в плакучей березе. – Это – как снег у тебя на висках. Белым по синему стынут громады Тяжких, как мрамор, крутых облаков. – Это уже холодком, не прохладой… Тише и тише. Теперь ты готов.

* * *

Чувствуешь – тело тяжелое За ноги держит земля? Встань, запрокинь свою голову Позднею ночью в поля. Это поля запредельные, Звездный волнистый ковыль. Дальней дорогой расстелена Тонкая млечная пыль. Давит обузою жадною Плечи земная душа. Льется усталость прохладная Белой рекой из Ковша. Что-то дрожит и колеблется. Взмыть бы, вздохнуть и взмахнуть… Крыльями Звездного Лебедя Смерть распахнула твой путь.

СТИХИ О ПОЭТЕ

СТИХИ О ПОЭТЕ

Со зрачками пустыми невидящих глаз, Растворяясь в потоке предметов, Он ловил и предметы, и призраки фраз, Проплывавшие где-то в поэте. Во блаженном рассеяньи боком толкнул – Без поклона – знакомую даму, Но запомнил глаза, и пропеллера гул, И огни пробегавшей рекламы Заглядевшись на облачно-синюю твердь, – На араба с летящим бурнусом, – Он едва не обрел себе жалкую смерть Под трубящим слоном автобуса. В направлении смутном куда-то домой Изучал на витринах ненужный Абсолютно ему пылесос и трюмо. Но забыл запасти себе ужин. И когда на углу засветился фонарь Бледной зеленью – газовым светом, – Он, довольный, сосал прошлогодний сухарь. Дописав окончанье сонета.

* * *

Земля задыхалась. Но капали В потемки над городом жадным Падучие буквы реклам. Земля задыхалась. По кабелям, – И без кабелей, – в выси прохладной Бил в уши настойчивый гам. Но не было жизни насыщенней, И острей не натягивал нервов И не был бешеней бег. Чем в дни до величия хищные. Чем в еще небывалый и первый, В мой бьющий безумием век. А ночью торжественным пологом Текли по бездонному своду Стихи пламенеющих строф. И только поэты-астрологи Принимали по звездному коду Далекий сигнал катастроф.

1933

Видали ли вы, как сейсмографы Ловят землетрясения незаметную дрожь, Выводя на барабане в безмолвии погреба Линию пульса – волнистую дорожку? Заводное сердце прибора Отстукивает стальной такт, А где-то по скатам горным Низвергается грузно раскат. Но точней гальванометров одержимый, В общежитии именуемый: поэт, Ибо слышит он, как шагами незримыми Печатает будущее след. Он слышит: из черных глубин Апокалипсиса Сквозит ледяной электрический ветер. И поэтово сердце раскаливается Аудионом радиосети. Внимание! Указатель дрогнул, и вертится В миллиметровом кружеве барабан. Регистрирую время: девятьсот тридцать третий. Отмечаю:

близится ураган. 1933

РЕВОЛЮЦИИ

Шаг вперед – два шага назад.

В.Ленин.

О, век Маратов и Бастилий. Знамен и шапок алый мак! На смену обреченных лилий Вздымаешь ты свой дерзкий стяг. Идут века. Они уносят Твои наивные мечты: Опять, как прежде, хлеба просят При забастовках те же рты. И снова улицам взмятенным Грозит багровый отсвет твой: Грозишь двухсотым миллионом И пентаграммой над Москвой. Но есть бессилье роковое В делах твоих любимых чад: Твое решение простое: Ты – «шаг вперед и два назад». И вот итог твоей работе. Итог один во все века: Лавуазье – на эшафоте, И Гумилев – в тюрьме Чека.

ЖИЗНЬ

Михаилу Эйшинскому

1

Она уходит в самом деле быстро: Считаюсь с тем, что молодость прошла. Совсем как детство: как-то между прочим. И передо мной стоит одна лишь юность. Как день вчерашний, в памяти свежа. Оно понятно: юность – мастерская. (Увы, кустарная), Где личности пришлось Из матерьялов сборных создаваться. – Так лепит дом ручейный червячок: По замыслу единое заданье. Но матерьялом – всё, что ни попало. Что на постройку как-нибудь годится. Печально это: я в другой бы раз Получше постарался юность сделать. Дано теперь: мужчина в тридцать пять: Как будто бы поэт, а прочее Не столь существенно в моем заданьи. Мое заданье – отыскать И описать самонужнейшее. Существенное, важное в той жизни. Которая тянулась тридцать пять – Каких, когда, совсем не важно, – лет Теперь могу: не многое, Но кое-что могу. И даже больше: знаю то, Чего уже никак я не могу. Ну, вот, хотя бы написать роман: Такой, как тот, что нравится при чтеньи. Как справка: ранее казалось, Что всё сумею: стоит лишь начать. Могу: себя заставить и принудить, Держать себя в строю командой «смирно», Себя в пружину обратить, В рабочий механизм, И, стиснув зубы, позабыть, Что мир есть что-то, кроме напряженья. И этим я могу Мне нужного действительно добиться. Но все-таки и это всё не то, Не то, что в самом деле важно.

2

Из всех романов нам известно, Что в них всего важней любовь. И от любви на полках тесно, И всё ж по старой теме вновь… О ты, источник виршей длинных, О ты, романов книжных ось! Тебя мне отроком невинным, Любовь, изведать привелось! Нет мест опасней Аризоны: Тому порукою Майн-Рид. Но в том повинны не бизоны И не индейцев мрачный вид. Для нас в двенадцать лет опасно: Ее похитил Джим-злодей; Она – Жанетт; она – прекрасна; А спас – отважный Мак-Ферлей. И это было самым лучшим, Увы, из бывшего потом. И вот, стучусь, как сын заблудший, Я в детство, точно в отчий дом.

3

Никогда так не было зелено На дворе весной от травы, И над серым забором расстелено Столько пламенной синевы. Тоже сумерки помню осенние, А в канаве рыжела вода, – И блаженное оцепенение Оттого, что светит звезда. Вы, конечно, сами припомните: Если с дачи вернуться домой, То совсем по-особому в комнате Пахло после ремонта сосной. И такое простое, обычное Было ярким, как сон наяву. Это было как чудо привычное: Я всё вижу, всё слышу – живу.