Плачь обо мне, небо
Шрифт:
– Вспомни Екатерину Великую – присутствие Петра на троне ей ничуть не помешало. Не помешает и тебе. Императрица больна, и ускорить процесс не составит труда; Император ничуть не заботится о своей безопасности, цесаревич пошел по его стопам.
Рассуждения дядюшки, абсолютно бесчеловечные на её взгляд, вызывали ужас. Катерина и помыслить не могла, что с царской семьей что-то случится. С каждой минутой она все больше уверялась в правильности своего решения: если ради этого придется отречься от последнего родственника, она всё равно это сделает.
– А как же остальные члены Дома?
– Они всегда могут разделить участь основной ветви.
Она сильно надеялась на то, что весь разговор был подслушан — это еще не полноценное доказательство вины,
– Зачем нужно столько смертей? Они… они не виновны перед Вами и народом.
– Они все — прямая угроза новой власти. Сорную траву нужно вырывать с корнем, чтобы из него не появился новый стебель.
– Люди поднимут бунт, – качнула головой Катерина, заставляя себя мыслить рационально и не поддаваться эмоциям.
Сейчас надлежало вести беседу так, словно бы они решают простые вопросы, не затрагивающие чужие жизни. Чувствительной княжне, пусть и приученной держать лицо в обществе, это было крайне сложно: казалось, что каждая новая фраза ставит на ней клеймо предательницы. И если бы подобную беседу донесли ей, она бы не поверила в то, что лишь одна из сторон действительно желала гибели всех членов царской семьи. И приказала бы казнить обоих участников разговора.
– Люди не слепы – еще немного, и их недовольство начнет проявляться открыто. Император оступился, и не раз: еще несколько таких шагов мимо верного пути, и его не спасет даже Третье Отделение. Он подрывает всяческую веру в образ монарха. Народ может быть сильнее императорских офицеров, если начнет действовать сообща. Ты слышала о революционерах?
На ум тут же пришла фамилия «Ишутин», и сердце сжалось. Некстати вспомнились переживания, едва-едва утихшие, но не исчезнувшие — до тех пор, пока Дмитрий не вернется из Москвы, она не сможет спокойно спать и перестать молиться за него. Неопределенное движение плечами стало единственным ответом на вопрос старого князя. Впрочем, он, кажется, и не ждал иного.
– Они сделают то, на что не хватило духу другим, – с каким-то странным предвкушением произнес Борис Петрович, – они создадут новую Россию. И царь будет далеко не единственной устраненной помехой на пути к преобразованиям, если не согласится сам начать их. Народ будет рад, если ему помочь, и мы можем это сделать. Стать новой вехой в истории Империи, возродить то, что утрачено и похоронено, залито русской кровью.
Сжав в ладони крестик так, что его края впились в нежную кожу, Катерина выдохнула и подняла голову, чтобы посмотреть на того, кого столько лет звала дядюшкой, но сейчас не считала сколько бы то ни было родным человеком. На того, кому пожелала сгнить в Петропавловской крепости, тут же испугавшись своих жестоких мыслей. На того, по чьей вине — сейчас она в этом была уверена — семейное кладбище Голицыных пополнилось новым крестом. Изнуряющая, мучительная тишина повисла в кабинете, звеня в ушах и замедляя биение сердца, в котором кто-то прокручивал семь лезвий остро заточенных ножей.
А потом прервалась единственной фразой, стоившей княжне всех оставшихся сил.
– Что я должна сделать?
Механизм был запущен, и часы в Малой столовой Зимнего Дворца начали обратный отсчет.
***
Катерину знобило. Столь сильно, что не помогала и теплая шаль, и согревающий чай, разлитый щебечущей о чем-то Сашенькой, и забота Марии Александровны, распорядившейся получше протопить печь, когда болезненный вид ее фрейлины стал уж слишком явным. Сострадательная Императрица, видя, что девушке не становится лучше, отослала ее отдыхать, наказав не возвращаться к обязанностям до полного выздоровления, но княжна прекрасно понимала, что лихорадка не вызвана простудой — всему виной переживания. Они же, увы, утихать не намеревались. Слова дядюшки, брошенные ей перед уходом, о том, чтобы она не смела никому проговориться об их беседе, иначе для царской семьи
Когда Петербург в свои объятия приняла январская ночь, и дворец замер, готовясь ко сну, едва различимый неровный стук в дверь, как и было условлено, отвлек княжну от ее тяжелых мыслей.
Пробираться по коридорам Зимнего, вслед за Его Высочеством, было волнительно. Но отчего-то внутри зарождался какой-то теплый огонек, заглушающий страх: не склонная к рискованным авантюрам Катерина сейчас ощущала себя героиней приключенческого романа, хотя самая опасная его часть должна была прийтись отнюдь не на сегодняшний день. В Большой церкви, которой они достигли довольно быстро, на стенах горело несколько оплывающих свечей, но этого хватало, чтобы угадать очертания основных предметов: древних икон, золотого ковчега с господней ризой, подкупольных пилонов. В свете дня бело-золотые стены и потолки, расписанные и изукрашенные лепниной, придавали собору особое великолепие, но даже сейчас, ступив под эти своды, княжна не могла не ощутить того трепета, что охватил ее и не желал отпускать. Делая свои шаги как можно тише, стараясь не стучать каблуками, передвигаться на носочках, Катерина следовала за Николаем к трехъярусному золоченому иконостасу. Обитатели дворца обычно возносили молитвы здесь, в основном зале, но члены царской семьи всегда заходили за алтарь, и сейчас княжне выпала возможность рассмотреть то, что таилось за этими невысокими изящными створками, в которые были вписаны небольшие круглые иконы.
Молельная представляла собой маленькую — по меркам дворца — комнату, вдоль стен уставленную скамеечками, а в самом помещении, для удобства сюда приходящих, на полу были разложены подушечки для коленопреклонения. Ближе к лицевой стене расположилось несколько канделябров на высоких ножках, где горело несколько свечей: похоже, за ними следили постоянно, не давая погаснуть. Николай, на несколько мгновений оставивший свою спутницу, вернулся с парой неизвестно где взятых тонких восковых свечей. Одна из них была передана Катерине, другая осталась в его руках. Без лишних слов благодарно кивнув цесаревичу, княжна подпалила фитиль и опустилась на колени, воспользовавшись кем-то предложенной подушечкой. Николай опустился рядом с ней, так же с зажженной свечой, взгляд его, на миг скользнувший по сжавшейся Катерине, обратился к иконе Нерукотворного Спаса, одетой в золотую ризу.
Молитва даже не отпечаталась в памяти, да и была ли она вообще? Слова едва ли связывались в единые и целостные фразы, и просьбы-обещания сливались в неровный поток, то угасающий, то вновь хлещущий сбивчивым темпом прямиком из отчаянно стучащего сердца. Никто не знал, о чем молить, и чего желать, но если цесаревич просил скорейшего разрешения конфликта без последствий для втянутой во все барышни, то княжна, сжимая в руках свечу и не замечая, как горячий воск стекает на ее побелевшие пальцы, искала защиты для Его Высочества. Перед начавшими слезиться от напряжения глазами огонек превращался в размытый блик, а лицо Спасителя, кажется, оживало. Все вокруг растворялось в небытие, сжималось до маленькой яркой точки впереди, что постепенно расширялась, принимая ее в свои горячие и светлые лучи, окутывая теплом. А призрачный женский хор, похожий на плач, вопреки всему, успокаивал и дарил умиротворение измученной душе.
Едва ощутимое прикосновение к запястью, осторожное, предварило тихое «Катрин», произнесенное совсем рядом. Словно бы в тумане княжна повернула голову, чтобы увидеть обеспокоенное лицо цесаревича, оказывается, уже не впервые окликающего ее, и встревоженного ее неровным дыханием. Как-то запоздало пришло осознание холодной дорожки слез на щеке, медленно стертой непослушной рукой. В ответ на вопрос о ее самочувствии, княжна только неопределенно качнула головой и поднялась на ноги, с трудом отводя взгляд от иконы. От свечи в ее руках осталось чуть больше половины - похоже, они задержались сильнее, чем того желали.