Плач по Александру
Шрифт:
Слушать их разговор было неинтересно, и они отпросились у матери постоять на палубе. Пробыли наверху недолго: море было неприютным, хмурым, било остервенело в борта, брызгалось в лицо. Продрогнув на сыром ветру полезли по ступенькам вниз.
В каюте сосед демонстрировал матери какие-то медяшки.
– Любимейшее занятие, – говорил с воодушевлением. – Собираю с юношеских лет. Заразился этой страстью у гимназического учителя истории, – он извлекал из матерчатой сумки с кармашками позвякивавшие кругляши, складывал на столике. – Можете представить,
– Мальчики, смотрите! – звала мать. – Иосиф Борисович коллекционирует монеты и медали.
– Только старинные, – пояснял старик.
Из вежливости он поглядел: ничего особенного. Старый хлам наподобие бабушкиных металлических пуговиц из шкатулки.
Они полезли с братом полку. Каюту покачивало, за стенкой насвистывал ветер.
– Я, пожалуй, прилягу, – сказала мать.
– Да, да, разумеется! – складывал торопясь в сумку свое богатство старик. – Отдыхайте, не буду морочить вам голову. Шторм как-будто надвигается.
Каюту качало все сильней.
– Господи, – простонала снизу мать, – только этого нам недоставало!
Качка усиливалась. Скрипели противно стенки каюты, мигала лампочка под потолком. Пронесся мимо, грохнулся на пол какой-то предмет. Это был его школьный портфель с учебниками. Спустившись он засунул его поглубже между вещами. Стоял посреди каюты с закрытыми глазами, воображал себя капитаном Флинтом на палубе пиратского корабля. Вокруг толпились матросы, по мачте карабкался с подзорной трубой наблюдатель, зависал на рее, кричал, перекрывая рев урагана: « Вижу землю, капитан! Вижу землю!»
«Аврал! – мысленно приказывал он верным пиратам. – Свистать всех наверх! Брать рифы!»
Его охватил сумасшедший азарт. Бросил взгляд на отвернувшуюся к стенке мать, направился к дверям, пошел шатаясь по пустынному коридору. Думал взволнованно: «Подойдем к острову с наветренной стороны, чтобы не сесть на рифы. Якорь поставим у входа в лагуну. В первой лодке поплыву я сам с группой храбрецов»…
Пол под ним в этот миг накренился, его понесло в сторону, ударило в плечо дверной ручкой. «Спокойно, капитан, – говорил себе, потирая ушибленное место, – на тебя смотрит команда». Шел цепляясь руками за стенку, ухватился за поручни трапа. Поднялся на несколько ступеней, толкнул над головой тяжелую крышку люка, высунулся наружу…
Вокруг бесновался, выл, вздымал водяные валы неузнаваемый, бешеный Каспий. Теплоход качало, швыряло, поднимало вверх, опускало как на качелях. Смотреть было жутко и весело. Вырастала за бортом, тянулась к низкому небу, пучилась темно-зеленая гора с шипящей пенистой гривой. В подножье у нее ширился зловещий провал, в него неудержимо затягивало объятое клочьями дыма судно. Томительные мгновенья лежал полуопрокинутый «Советский Туркменистан» у края бездны, отчаянно ревел турбинами, медленно, с натугой, выпрямлялся, чтобы повалившись на другой бок снова зависнуть у кромки очередного провала …
Промокший, возбужденный, с соленой горечью на губах он вернулся в каюту. Ухватился за край полки, чтобы
– Мальчик, – вскинул растерянное лицо, – тебе случайно не попадалась медаль? Желтенькая такая, а? На ленточке?
– Не-я, – ляпнул он с перепуга. Понял, что погиб. Сейчас, подумал, он обо всем догадается. По глазам поймет. Вывернет карманы, найдет пропажу, заорет на всю каюту: «Вор проклятый! Медаль украл!»
Главное, она ему ни капельки не была нужна. Мучительно соображал, как бы незаметно подкинуть старику медаль. Но тот будто нарочно не выходил из каюты, даже в гальюн. Сидел с потерянным видом на полке рядом с собранными вещами, вскакивал, шарил по углам, бормотал: «Куда она могла деться, не понимаю? Я же только что держал ее в руках!»
В Красноводске, на пристани, когда они с ним уже простились и он пошел к месту, где разгружался цирк, решил: кину ему сейчас медаль под ноги, будь что будет! Но рядом двигались люди с вещами, толкались, мешали, фигура старика в выгоревшей гимнастерке мелькнула раз и другой в толпе и пропала из вида…
–
– Паустовщина, – зевал в кресле Семанов. – Тонешь в красивых деталях. Картины природы и все такое. К месту и не к месту. Что, лучше скажи, стало с медалью?
– Проиграл в карты. Когда вернулись в Бухару. Соседу-хулигану.
– Цвета какого была, не помнишь?
– Желтоватая, по-моему.
– Значит, офицерская, золотая, – лицо у него оживилось. – В моей коллекции только серебряная. Для низших чинов. Ты о самом сражении что-нибудь читал?
– Нет, не читал.
– Ох уж эти писатели, – он брезгливо поморщился. – Об истории родного отечества ни бум-бум. Ленивы и нелюбопытны. Поищи в библиотеке военные энциклопедии, – изменил тон. – Лучше всего дореволюционные: сытинскую или под редакцией Леера. Проштудируй. Твой Бекович, возможно, участвовал в гангутской баталии. А ты, вероятно, украл, а потом проиграл какому-то бандиту его боевую награду.
Гангутская медаль (продолжение)
Медаль, украденную на пароходе у соседа по каюте, он проиграл в «очко» Коляну. «Коленьке», как звали его пацаны. Вору-хурджумщику с золотой фиксой в зубах, державшему в страхе их махаллю.
Переполненная беженцами Бухара 1942 года кишела ворами. Карманниками, блатарями, домушниками, медвежатниками, хапошниками. Людям нечего было жрать, не во что одеться, а ворья вокруг было невпроворот.
– Война, не война, – объяснял ему Коленька, – бар и бир. Где люди, там всегда есть что стырить.