По эту сторону стаи
Шрифт:
– Я припоминаю отличную считалку, - говорит она и делает маленький шажок вперёд. Одной лапкой.
– Я научу ей вас.
Какая чудесная игра.
Совсем, совсем другая игра, но ничто не вечно под луной.
One for sadness, two for mirth; Three for marriage, four for birth; Five for laughing, six for crying: Seven for sickness, eight for dying; Nine for silver, ten for gold; Eleven a secret that will never be told.–
– Видите, леди Кэтрин? Одно сменяет другое: и горе, и радость... И, конечно, брак, о, да...
– Пойдите прочь, - неуверенно повторяет леди Кэтрин.
– Ну же!
– Дорин засовывает в рот указательный палец и посасывает его, словно веточку от только что съеденной вишенки из коктейля, а потом проводит по губам - туда и обратно, - а дальше снова считает, указывая по очереди на себя и на леди Кэтрин.
– Прочь, я сказала!
– между их зрачками будто образуется натянутая струна. Нет, ничего такого, никаких запредельных фокусов, ведь она всего только человечья девка с Изумрудного Острова...
– Это игра. Такие правила, что поделать, - ОНА сказала. Уже не важно, что ОНА сказала. Дорин, не отводя взгляда, двигается ближе. Ещё крошечный шажок.
"Девять - сребро, ну, а десять - и злато, Одиннадцать - ..."Натянутая струна, кажется, звенит, как хрусталь.
– Прочь, - шепчет леди Кэтрин.
"...Одиннадцать - тайна, что скрыта когда-то..."– Но ведь мы же никому не скажем, правда? Это такая игра, вы не забыли? Кто проиграет - тот умрёт, - сообщает Дорин и делает ещё один шажок. Последний.
Леди Кэтрин вскакивает с места и бросается к двери. Она стоит там, словно надеясь выйти спиной вперёд и оказаться в тюремном коридоре.
Дорин поднимается с колен и подходит ближе. Бьётся синяя жилка над рунической строчкой наколки. Красота запечатлённой боли... А теперь она желает проверить, так ли остра косточка ключицы. О, да, остра.
– Кажется, похлёбка досталась мне, леди Кэтрин, - она подводит
– Кэтрин, прошу вас, - вдруг говорит та.
– Вы позволите мне называть вас Дорин?
Кэтрин?! Надо же, мэм, с чего такая милость? Вам на голову надели ведро с холодной водой, что вы решили забыть об этикете?
– Почему же не "миссис Макрайан"?
– тупо спрашивает она.
И уже понимает, что услышит в ответ ту же магическую формулу, на первый взгляд не значащую почти ничего.
– Ты - Макрайан, - уверенно говорит Кэтрин.
Глава 9
Жизнь продолжается. Она входит в какую-то другую колею и катится дальше. Дорин сама иной раз не понимает, что произошло в тот момент и что заставило её делать то, что она делала. Ладно. Важен результат, и Дорин решает не забивать себе голову.
История получает неожиданное продолжение: на следующий же день Кэтрин о чём-то шепчется со стражником, раздающим еду, а потом её уводят. Она возвращается через пару часов и тут же ложится, сворачиваясь клубком. Не видать ни крови, ни синяков. Никаких ужасающих признаков, если не считать того, что передвигается она с некоторым трудом. Быть может, болевой удар, ведь куда её могли водить, кроме как на допрос? Дорин подходит и спрашивает, не надо ли чего.
– Отвали, Макрайан, - глухо говорит Кэтрин, но тут же добавляет: - Извини. Дай мне полчаса одиночества, ладно?
– Это надо растянуть на подольше, - через полчаса она показывает Дорин пачку дешёвых сигарет.
– Хоть какой-то плюс.
– Плюс от чего?
– спрашивает Дорин.
– От общения со стражей, - в лоб отвечает Кэтрин.
"Беспредельная власть любого..." - снова вспоминает Дорин. Не с ужасом, просто как факт. Она уже тут, по своей воле, точнее, по своей глупости, и нечего разыгрывать из себя трепетную девицу, первый раз в жизни увидевшую голую задницу.
– Курить - дурной тон, - говорит она, вдруг осознавая, что идея, по крайней мере, на этот раз, исходила вовсе не от стражи.
– Забудь, Макрайан. Для дурного тона здесь не то место, - говорит Кэтрин.
"Ну, что ж, совсем другое дело, ваше величество", - думает Дорин. "Ты" и "Макрайан" устраивает её больше, чем все эти реверансы.
– Послушай, Макрайан, - после секундной заминки говорит Кэтрин.
– Я вчера была неправа. Мне не следовало так говорить об Уолли... о мистере Макрайане.
– Ты не сказала ничего особенного, - Дорин и в самом деле считает, что можно было выразиться и похуже.
– Начнём с того, что Уолли родовит, уважаем и к тому же недурён собой. Помнится, его дед по отцу был лыс, как коленка, - Кэтрин хмыкает.
– Я же упомянула о том, что Уолли отличается... фантазией. Это было... недопустимо.
– Но это ведь правда, Хейс, - честно отвечает Дорин, пробуя на вкус новое наименование Кэтрин. Где-то краешком сознания она опасается, что та немедля отплатит за вольность, но только краешком. Что-то подсказывает ей: после того, как вчера чаши весов прыгали вверх-вниз, а потом и сами весы чуть не грохнулись наземь, равновесие установилось.