По городам и весям: путешествия в природу
Шрифт:
Огляделись. Нас окружал непроглядный лес. Сверху лилась вода, под ногами хлюпала глубокая черная лужа. Стало вдруг так холодно, что вода, казалось, вот-вот начнет замерзать. Но в тайге можно в любую погоду запалить костер. Мы надрали ворох бересты, натащили сырых сучьев, посунули в «курилку» пару поваленных лесин. Костер зажгли прямо на воде.
Гудела под дождем тайга, с навеса падали в костер редкие капли. Поели колбасы и хлеба, согрелись. Слава протянул руки в теплый дым.
— Хорошо! — сказал он.
— А вообще как тут дела?
— Ничего. Интересно! Недавно один наш студент идет по тропе и видит, как в двадцати метрах от него здоровенный медведь
— А вот еще случай, — подхватила Нина. — Заходит в палатку небритый, толстый, весь в фотоаппаратах человек, протягивает Виталию Парфенову руку и говорит: «Советская женщина». Виталий испугался: «Ну-ка, ребята, ущипните меня, да посильнее». Его, конечно, ущипнули как следует, а мужчина хохочет. «Всех, — говорит, — покупаю на этом. Я же из журнала «Советская женщина»! Где туг у вас девчата подвиги совершают?» Корреспонденты ведь все про подвиги спрашивают, про случаи разные…
Мы со Славой задремали незаметно, прислонившись к тонким столбикам «курилки», а Нина развлекала нас — пела «Есть по Чуйскому тракту дорога», «Подари мне билет на поезд», еще какие-то малоизвестные песни, говорила о «Туманности Андромеды», о медведях и йогах. Но вот и она замолкла.
Сквозь сон и озноб я услышал, что дождь кончился, стало тихо и костер сипит. Потом, не знаю уж через сколько времени, Слава полез на «курилку». Он правильно рассчитал, что теплый дым подогрел, подсушил плахи и на них можно было лечь. «Курилка» заходила над нами, но выдержала. Я хотел уже лезть к нему, однако Слава, чертыхаясь, спустился — там ело глаза. Он подправил костер и снова притулился рядом…
Утро было очистительно свежим. Я очнулся от света, что лил к нам под навес. Впереди, в кедроградской стороне, подымался меж нами и солнцем кедровый лес, и от него тянуло прохладой. Вокруг нас стояли редкие, оставшиеся после вырубки дерева. Вот невидимое солнце осветило их вершины, и там заискрились крупные, по-осеннему белые капли. Вскоре первые лучи пробились к земле и разом вызеленили траву. Задымились темные коряги. Небо наливалось синевой.
Мы распалили костер, позавтракали.
— А без случаев если, как тут дела? — спросил я. — Как Алтай вам показался?
— Хорош! — отозвалась Нина.
— Алтай — это вещь, — сказал Слава.
Золотые горы. Любит ли тебя природа?
«Побеждать» тайгу или дружить с нею!
Лес — это не только деревья. Кедр, его враги и друзья.
«Алтай» в переводе на русский значит «Золотые горы». Хотя золотишко в здешних местах и водится, но, наверное, не поэтому так назвали край. На языке древних жителей этой части Сибири слово «золотой», мне кажется, должно было означать то же, что у русских «красный», то есть «красивый», «видный».
Люблю я Алтай. Так и просятся на полотно его граненые ледяные скалы и небожители кедры, его литые озера и реки, вскипающие жидким кислородом. Но какая кисть передаст все это в естественных красках, полутонах, в присущей природе изменчивости? Вот воздух розовый, зоревой, но вскоре прозрачный, как в линзе, и потом густой, синий, почти фиолетовый — сейчас гроза.
А к вечеру он золотой, предзакатный…
Алтай воистину прекрасен. Это не южная сладковатая красота и не печальная северная. Исполненная вечной новизны
Есть одна крайность во взглядах на природу, в особенности на природу Сибири. Согласно этому поверхностному, но, к сожалению, очень распространенному взгляду освоить Сибирь — это прежде всего «победить», то есть вырубить тайгу, распугать дикого зверя, заменить красоту естественную красотой индустриальной. На эту тему даже стихи пишут. Помню, одна центральная газета напечатала этакие лихие строки:
Палатки лесные. Мечты и доверье.
В палатки вселяется юность сама.
От наших рук умирали деревья,
Чтобы в тайге вырастали дома.
На просеках новых цветы увядали.
Их били колеса и каблуки.
Но мы им на смену в ночи зажигали
Тысячеваттные огоньки…
Стоп! Разве обязательно утверждение таких хороших вещей, как электричество и жилые кварталы, должно сопровождаться затаптыванием цветов? Разве красота промышленная заменяет красоту природную? Зачем же тогда в скверах Новосибирска высеваются по весне семена изумительного таежного цветка — кандыка? Зачем красноярцы уже несколько столетий оберегают в центре своего города большой участок «дикой» тайги? Почему в Ангарске и академгородке не «покорили» тайгу, а встроили в нее жилые кварталы?
Но все это — маленькие островки доброго отношения к природе в море зла. Тайга рубится сейчас невиданными темпами, с устрашающим размахом. И от этого никуда не денешься — ведь каждые сутки стране нужен миллион кубометров древесины. Но рубки, с которыми вломились в тайгу заготовители, ведутся бессистемно, истощительно, нерасчетливо, без оглядки назад и без загляда вперед. Ни одно стихийное бедствие не может так испортить лес и его землю, как это делают со своей техникой лесоистребители, отбросившие в последнее время все правила и нормы лесной науки и практики. На таежные лесосеки тяжело заходить. Сколько тут зря погублено леса, сколько его брошено гнить, сколько уничтожено в спешке молодняка!
Ученые, общественники, государственные деятели, журналисты, писатели давно уже выступают по этому поводу. Но в этом хоре иногда слышатся такие голоса «любителей природы», что лучше бы их не было. Один стонет, нанизывая мрачные факты, и наслаждается своим страданием, ничего конкретно не предлагая и ни с кем не воюя. Другой — может быть, самый вредный тип «защитника природы» — приедет в бессмысленно загубленную корабельную рощу, перешагнет через гниющие лесины, найдет чудом сохранившуюся сосенку и начнет с ходу «защищать» русский лес. Самое большее, на что он может решиться, — это слегка взгрустнуть. Он сфотографирует через деревце солнце или луну, подойдет к нему росным утром и сделает еще один прекрасный снимок. Потом хорошо, лирично напишет очерк-гимн во славу родной природы. Но ведь это легко и приятно — гладить то место, которое и без того гладко. Кому нужна такая любовь к природе, любовь без взаимности?