По городам и весям: путешествия в природу
Шрифт:
На террасе было безветренно, жарко, солнечные лучи падали отвесно. Видно, что и сюда он тоже таскал землю. Чтобы удержать ее на крутом склоне, Николай Павлович перетащил снизу многие тонны серого плитняка и выложил из него прочные и ровные подпорные стенки. Здесь росли яблони, тыква, картошка. Цепляясь за палки, стояли помидорные кусты с крупными плодами. Вот Смирнов нагнулся к грядке и выудил из крупнолистной зелени… арбуз. Да, самый настоящий, тяжелый, полосатый арбуз! Хозяин разбил его на камне, и мы с удовольствием пожевали прохладную, сочную мякоть.
Раньше Смирнов представлялся мне каким-то отшельником, нелюдимом, своего рода робинзоном новейшего времени. А «робинзон», как оказалось,
За обедом я снова обратил внимание на его руки. Они лежали на столе, тяжелые и неподвижные.
— Весной тридцать шестого, — рассказывал Николай Павлович, — снега завалили горы, и сразу после снегопадов — жаркая погода. Наша Чири заревела зверем, потащила камень, большая протока пошла тем местом, где огород сейчас. Домишко наш снесло, и мы с детьми дрожали больше суток на островке. Начал я все сначала. Работать в то лето даже ночами приходилось. Когда луны не было, костер жег… Ну, жена, Дора Захаровна, помогала, конечно. Она у меня молодец!
Зардевшаяся хозяйка накрывала на стол, и было в ее манерах что-то молодое, не исчезающее со временем. Что это — черты былой красоты или не побежденная годами любовь?
— Многие дети в нее пошли — особенной красоты. На Лику вон посмотрите — какой-нибудь кинорежиссер с ума бы сошел.
Девочка была действительно прелестна.
— А где ваши остальные дети?
— Мать! У нас тут спрашивают, где наши остальные. Ничего себе остаток… Первенец наш, Павел, служит на Дальнем Востоке. Владимир — здесь, на озере. Лесником. Любовь — синоптик в Новосибирском аэропорту. Надежда ветеринарным фельдшером работает в Чергинском совхозе, что на Чуйском тракте. Ирина — в Горно-Алтайске, воспитательница в детском саду. Георгий — моторист на турбазе в Артыбаше.
— Наталья в Иогаче живет, — помогла мужу Дора Захаровна. — А ее муж, Анатолий Пыженикин, в Кедрограде работает. Татьяна тоже недалеко отсюда, в колхозе. Анна с нами пока, а остальные учатся в интернатах и национальных школах — Ольга, Олимпиада, Зина, Олег.
— Еще был сын Николай. Умер в сорок восьмом. Но после него второй Николай народился, одиннадцать лет ему уже…
Потом Виталий Парфенов спросил:
— Сколько же у вас всего их?
— А еще вот эти — Людмила и Вера. Последние. А всего семнадцать было…
Мы с Виталием молчали, ясно осознавая свое ничтожество — у нас с ним было только по одному ребенку.
А после обеда вышли к озеру. Наступал вечер. Залив мерцал блестками старого серебра. Потом побежали по воде бордовые блики, а к темноте озера стало, сделалось похожим на мокрый асфальт. Я все думал о Смирнове. Зачем он сюда приехал тридцать пять лет назад? Возможно, он, как говорится, «бежал от цивилизации»? У человека, совершившего такой поступок, можно было бы предположить также религиозный заскок. однако Николай Павлович был атеистом — он это сам сказал. А не сыграло ли здесь свою роль юношеское романтическое настроение? Или увлекся идеями Генри Торо?..
Понимая особую деликатность этих вопросов, я утром все же постарался уединиться со Смирновым. Было очень рано. Лежала сизая роса. Слюдяная поверхность озера была недвижимой. Мы долго говорили о детях, об озере, о Кедрограде, Николай Павлович обещал помочь молодым кедроградским садоводам советами, черенками и семенами.
— Я один — и вон что сделал, а вас там сколько?
— Человек четыреста сейчас, — сказал я.
— Если дружно взяться — сказку можно сделать на этой земле! И как хорошо, что молодые берутся за природу! Ведь она же для всех, то есть коммунистична. А сколько людей еще не понимают
— Да, это так.
Потом Смирнов долго ругал туристов — они гадят на берегах озера, нагромождают в лучших хариусных тонях горы консервных банок, рубят ценные прибрежные деревья, нахально сжигают в кострах щиты с надписями, предупреждающими, чтобы гости озера вели себя как люди. Николай Павлович заканчивал разговор, а я все еще не спросил, зачем он сюда приехал тридцать пять лет назад.
— Я думаю, что кедроградские ребята наведут здесь порядок! — убежденно сказал Смирнов. — Между прочим, их идея хорошо подходит к хозяйственному укладу и навыкам алтайцев, шорцев, тувинцев… Да, природа требует внимания — тогда она вернет все…
— Вы доказали это. Хотя я представляю, как вам было трудно.
— Нет, вы этого не представляете. Надо самому все испытать — тогда поймешь.
— А когда было труднее всего?
— Самое трудное — ответить, — улыбнулся Смирнов. — Всегда. Однако добраться сюда зимой было, пожалуй, тяжелее всего.
— А как это вы решились? Какая цель была?
— Не думайте ничего лишнего, — опять улыбнулся мой собеседник. — Цель была очень прозаическая. Болел я, долго лечился, а один старик врач сказал: «Вас, юноша, может вылечить только природа». — «И все?» — спросил, помню, я. «И труд». Поехал я из Москвы на Байкал, подальше от больших городов. За год другим человеком стал. В армию меня взяли. Почти отслужил срок в Томске, а тут снова со мной неладно. Я — сюда. Потом мне стало хорошо, учиться захотелось — я ведь в Москве успел два курса рабфака кончить. Но женился, дети пошли. Куда с моим детсадом тронешься? Так и остался… Можно тут жить. Только опасаюсь еще одного камнепада. Видите, как Чири скалу подточила?
Я глянул вверх и ахнул — как это я не заметил раньше, что скала столь угрожающе нависла над полуостровом? Сказал:
— А я так спокойно спал! Ведь она может каждую минуту рухнуть!
— Может, — подтвердил мой собеседник.
— Почему же вы не отселитесь?
— А может, она еще тысячу лет провисит…
Мы уезжали при ясной погоде, только с запада заходили плотные облака. За ночь на гольцах выпал снег, и Алтын-Ту наградила нас на прощание незабываемым зрелищем. Наплыла на Золотую гору дождевая тучка и пролилась, закрыв ее прозрачной пеленой. Сквозь нее было видно три ярких, контрастных цвета — темная зелень тайги, золотая полоса лишайников и белая снеговая тюбетейка на вершине. Вдруг откуда-то со стороны ударили солнечные лучи, пронзили дождевую кисею и волшебно оживили краски на горе, словно освежили старую дорогую картину.
Отроги Алтын-Ту еще долго теснились в небе, будто хотели сказать какие-то недосказанные, заветные слова.
Последняя поездка. Живица.
Кедрограду быть!
Первыми в Сибири. Семена в земле.
Из Иогача мы с Виталием Парфеновым отправились в Уймень — это была последняя моя поездка по кедроградской территории. На тропу уже опустились первые листья, будто гуси прошли перед нами, оставив следы от лап, перепачканных в охре. В лесу с Виталием интересно. Любую птицу он узнает по гнезду, помету, яйцам, свисту, перу.