По нам плачут гангстеры

Скередикэт Герман

– Хван? – Маркус позвал его, из-за чего темя другого дернулось. – Что-то не так?

– С чего ты взял?

– У меня ведь есть глаза, – усмехнулся Маркус, отодвигая тарелку в сторону. – Помнишь наш уговор? Все друг другу рассказывать. Любую глупость или грязь. К тебе это тоже относится.

Лим положил руку на стол, немного расслабившись. Он вздохнул и чуть куснул щеку с внутренней стороны:

– Ладно. Но сначала мне нужно подумать. Дай немного времени.

В последние месяцы Хван стал более нервным. Маркус списал это на стресс

от смены обстановки или акклиматизацию, но шли дни, а ничего не менялось. Что-то это ему напоминало. Маркус – не долбоящер, он понимал, что несвойственное поведение о чем-то говорит. Пережив на личном опыте ворох ерунды, он научился рассматривать людей и подмечать мелочи. В голове Хвана происходила какая-то баталия, настолько кропотливая и личная, что он ни с кем не делился. Маркус не хотел давить на него, потому спокойно пошел на просьбу о личном пространстве. Он кивнул, а следом перевел тему:

– Тебе идет новая прическа. Правда, смотрится хорошо.

Глаза Лима чуть сощурились от улыбки. Одним утром он проснулся и увидел, что подушка сделала ему укладку: спал лицом вниз, а после пробуждения челка не хотела лежать прямо и постоянно разъезжалась. Перестав бороться со стихией, он принял новый облик, а по истечению дня понял, что ему вполне подходит такой формат.

Между собой парни общались на языке Полусвета. Это навеяло ностальгию далекого Города-13, где остались родители и старое житье. Есть что-то неуловимое в таком элементе, будто секретами делитесь у всех под носом, и никто никогда не узнает, о чем идет беседа. Правда, оно сыграло с ними действительно злую шутку. К столику подошла официантка, но не одна – она подвела под локоть мужчину средних лет в поварском колпаке. Повар оказался выходцем Инферии – парни сами не знали, как догадались. Они на интуитивном уровне научились различать национальности между собой.

– Простите, – она заговорила, но громко и используя яркую мимику. – Нужно оплатить счет, – ткнула голубым ногтем в чек. – У вас же есть деньги? Молли, молли. У вас есть молли? Да? – официантка пихнула мужчину. – Они не понимают, объясни им.

Тот бойко залепетал на инферийском, видимо, тоже ошибочно думая, что они не разбирают язык. Он красноречиво жестикулировал, пока девушка рядом просто кивала головой и улыбалась. Казалось, будто она с маленькими детьми общалась, которые еще жизни не поведали. И все бы ничего, но ее манера была такой… Ядовитой? Она ведь принимала их заказ, так… В чем проблема? Даже сквозь улыбку проглядывалось пренебрежение, снисходительность и жалость. На Маркуса она даже не смотрела, только на Лима. Когда до них дошло, почему девушка так себя вела, стало неприятно – официантка поступала так специально. А зачем? Знать бы… Может, у них и не идеальный язык Элизиума, но расслышать его вполне можно.

– Благодарю Вас, – Хван без колебаний положил купюры в специальную книжечку-раскладушку с чеком. – Было очень вкусно. Спасибо за обслуживание.

Они покинули кафе, не обернувшись. Почему люди такие? Почему им всегда что-то не нравится? На то даже причины не было: парни вели себя прилично и тихо, поздоровались на входе, сказали «спасибо» и «пожалуйста». Иностранцев никогда не принимали в свои ряды. С течением времени вопрос становился остро. На Хвана многие оборачивались и иногда тыкали пальцем. И это при условии, что в Зеленом Элизиуме большая азиатская диаспора, однако факт не мешал окружающим пялиться и издевательски обращаться к нему. Особенно обделенные

умом думали, что Лим не распознает переводы слов. В Элизиуме много расистов. Как сказала одна дама в интервью: «В других странах расистов ровно столько же, сколько и в Элизиуме». Борьба против дискриминации зародилась не из-за того, что Элизиум прогрессивен, а из-за концентрации и густоты этих дискриминаций – все было очень, очень плохо. Такова изнанка мироздания, которую невозможно продать под соусом мечты и розовых облаков.

Хван защелкнул замок на двери, когда они вошли в комнату общежития. Свет включать не стали – хватало неоновой вывески напротив окна. Маркус разулся, неряшливо раскидав обувь по полу, и завалился на свою кровать. А вот Лим не спешил. Повесил рюкзак на крючок, а сам подошел к чужой постели:

– Маркус, – позыв заставил друга разлепить веки и подняться, присаживаясь к стене. – Что ты обо мне думаешь?

Вопрос ввел Итона в недоумение. Он хлопал ресницами, чуть приподняв брови от удивления.

– Что я о тебе думаю? – переспросил неуверенно. – Что ты – хороший человек. Заботливый, веселый и способный. Многое умеешь и пытаешься везде преуспеть. Кучу интересного знаешь, про тех же знаменитостей и историю. Преподаватели тебя любят, а меня они любят благодаря тебе. Потому, что мы всегда вместе. Прям как две почки. А, стой, у некоторых людей одна почка… Или вообще три. Так, ладно, я отвлекся… Ты милый и понимающий. С тобой интересно разговаривать, как и молчать. Ну, просто… Иначе я бы не влюбился.

Отголоски неона перекатывались по коже Лима, будто разводы от поверхности воды. Он забирал каждую букву, которую произносил Маркус, каждая реплика имела вес золота. Искренность будоражила, пробиралась под эпидермис и выжигала следы.

– Я правда для тебя особенный? – тональность Хвана упала, вобрала в себя тишину дремлющих душ.

– Да.

Что-то поменялось. Может, дело было в вывеске, что перестала мерцать. Или из-за сквозняка, который прокрался мимо занавесок. Наверно, цветы в их комнате пахли слишком сильно, вот потому у Хвана и идет голова кругом. И дышать тяжело тоже по их вине.

– Закроешь глаза?

– Зачем?

– Пожалуйста.

Маркус хмыкнул, но все же поступил, как его просили. Матрас продавился под чужим весом. Маркус ожидал чего угодно, даже пощечины, но никак не легкого касания губ. Осторожное, словно взмах крылышек бабочки. Почти невесомое, но значимое. Потом еще одно, более продолжительное, но по-прежнему нежное. Маркус плавно поднял веки. На него смотрели радужки, полные испуга и переживаний.

– Я не понимаю, что делаю, – Лим был настолько близко к Маркусу, что ощущал его дыхание.

– Но тебе нравится?

– Да.

– Тогда, все в порядке.

Маркус притянул Хвана ближе, чуть наклоняя чужую голову вбок. Он был настолько поражен, что не верил в происходящее; боялся, что такой Хван исчезнет как туман. Но Лим не отстранялся, отвечал на поцелуй, желая продлить действо. Маркус обнял его, крепко прижимая к себе. Лим не пропал. Они переоделись и забрались под одеяло. Кровать слишком узкая для двоих, но нет ничего невозможного. Дружба не сломалась. Напротив – обросла новыми лепестками. Хван и Маркус будто упали в море из хлопка; нашли крошечный остров вдали от всех. Они уснули под утро, но согревающие чувства наполнили сны умиротворением.