Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9
Шрифт:
Снегу за ночь прибавилось, им были густо запорошены бруствер и дно траншеи, на котором проступили темные пятна грязи. Вокруг посветлело, стало дальше просматриваться поле, кустарник, бурьян на взмежке. Над тускло-серым пространством висело сумрачное, без единой звездочки небо.
Бойцы из взвода Пилипенко, стоя в траншее, глядели кудато в сторону. Двое грелись: устало сопя, сосредоточенно толкали друг друга плечами. Они дали пройти Васюкову и тоже стали, вглядываясь в сумерки.
Командир роты был на середине траншеи,
— Да не там. Левее бери. Видишь, кустики, вот возле них, — показывал командир роты Гриневичу.
Гриневич, пристально вглядевшись, пожал плечами:
— Ничего не вижу.
— А ты всмотрись. Не слепой же, наверно?
К ним степенно повернулся Пилипенко, который был теперь без палатки, в шинели с зябко наставленным воротником.
— Мы тэж сперва нэ бачылы. А прыдывалися — хтось ворушится. Всим не можа здатыся.
Ананьев оглянулся, увидел Васюкова, нисколько не удивившись его тут появлению, ухватился за рукав:
— Ну-ка глянь, Васюков. У тебя глаз ватерпас!
Васюков тщательно всмотрелся в серые сумерки, в которых слабо угадывалось вдали что-то наподобие кустарника или, может, пригорок, но ничего живого там не заметил.
— Ну, видишь!
— Нет.
Ананьев нахмурился, помолчал и бросил Пилипенко:
— Тащи пулемет!
Пилипенко молча пошел по траншее и вскоре принес откуда-то РПД с примкнутым магазином. Командир роты сноровисто укрепил пулемет на бруствере.
— А ну, понаблюдайте.
Очередь обвальным грохотом разорвала ночную тишь, красноватые отблески от ствола лихорадочно затрепетали на бруствере, в траншею сыпануло горстью горячих вонючих гильз.
Выждав, пока вдали смолкнет эхо, Ананьев отнял от плеча приклад и выпрямился.
— Ну что?
— А нычого, — сказал Пилипенко. — Ни гу-гу.
— Гадство! — подумав, выругался командир роты.
Ему никто не ответил. Все стояли молча, не зная, как разгадать эту тревожную загадку ночи. Тогда от бруствера повернулся Ванин, который до этого тихо стоял возле комроты в своей коротенькой волглой фуфайке.
— Давайте я схожу, — сказал он просто, будто речь шла о какой-то мелочи. — Если что — пулеметом…
— Давай! — вдруг обрадованно сказал комроты. Гриневич возразил:
— Один? Не положено. Вдвоем надо. Ванин оглянулся.
— Пласкунов, айда!
Низкорослый и кривоногий автоматчик Пласкунов, от холода подрагивавший сзади в неподпоясанной шинели, нерешительно переступил с ноги на ногу. В одной руке он держал жестяную коробку с дисками от РПД.
— Так я это…
— Що ты? — зло гаркнул на него Пилипенко.
— Так это… пулемет.
— Не втэчэ твий кулепет. Бэри автомат и дуй.
Ванин между тем до стал из кармана гранату, точным движением вставил запал и
Пласкунов все еще маялся. Вся его тщедушная фигура была воплощением тоскливой нерешительности. С трудом превозмогая ее, он снял с плеча автомат, поправил шапку и, когда Ванин, опершись коленом о край бруствера, вылез наверх, тоже начал выбираться из траншеи.
Ванин, однако, вспомнив о чем-то, шагнул к командиру роты.
— Подержите пока, а то…
— Нэ вэртайтесь! — крикнул Пилипенко.
Скинув через голову планшетку, младший лейтенант подал ее Ананьеву и торопливо сбежал с бруствера.
— Вэрнувся! От дурень, — ворчал Пилипенко.
Кто-то недоуменно спросил:
— А что, если вернулся?
— Що, що! Нэ знаешь що?
Пулька жалостливо заскулила, забегала, стараясь выскочить из траншеи. Пилипенко пнул ее сапогом: «Холера, тэбэ щэ нэ хапало!» — боец в бушлате попытался поймать собачонку, но та, взвизгнув, прошмыгнула между ног, норовя вспрыгнуть на бруствер. Гриневич негромко прикрикнул:
— Что за псарня еще? Космачев!
— Я.
— Пристрелите собаку!
— Ну что вы, товарищ лейтенант! — взмолился боец. — Как можно!
Гриневич оглянулся.
— Сидорец!
— Так слипота у мэнэ курина. У траншеи нэ бачу нычога. Гриневич, наконец, толкнув кого-то траншее, протиснулся в ту сторону, откуда доносился скулеж Пульки. Стоящие в траншее обернулись вслед уходящему замполиту. Однако выстрела, которого сейчас все ожидали, не было слышно, послышались торопливые шаги и, пряча в кобуру пистолет, появился Гриневич.
— Ну, как там? — спросил он командира роты.
— Вроде прошел… Тихо пока, — ответил, не оглядываясь, Ананьев.
— А Пулька? — робко спросил кто-то.
— Смылась куда-то… — ответил Гриневич.
Все снова стали смотреть в предутренние сумерки, скрывшие Ванина.
Еще постояли, ожидая выстрелов или криков, но вокруг было тихо.
Напряжение постепенно стало ослабевать, люди в траншее задвигались, кто-то присел закурить. Пилипенко справился о времени, ему ответили. Дольше всех в предутренний полумрак всматривался Ананьев, но и он наконец отступил от пулемета и прислонился к тыльной стенке траншеи.
— Слушай, комиссар, — начал он, оглянувшись через плечо. — Ты сходи в тот конец… как там — не позасыпали?.. А я тут у Ванина…
— Ванин скоро должен вернуться, если там… — и, не договорив, Гриневич пошел вдоль траншеи в сторону блиндажа.
— Та-а-ак… Васюков! — позвал Ананьев и, не услышав ответа, снова окликнул: — Васюков!.. Черт, только же здесь был!
— Я здесь, товарищ старший лейтенант!
К Ананьеву, запыхавшись, протиснулся Васюков. Шинель на нем была надета в один рукав, на раненое плечо была просто накинута, забинтованную руку он держал как-то неестественно, широко отставив локоть.