Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9
Шрифт:
По склону высоты вниз, перегоняя друг друга, беспорядочно бежали автоматчики.
Сначала взвод Пилипенко, а затем и вся рота, оставив траншею, врассыпную мчалась к реке. Несколько человек уже упало, кто-то сзади пытался подняться — повозился и затих на снегу. Некоторые, коротко припадая на колено, торопливо отстреливались одной-двумя очередями. Другие тем временем безостановочно мчались вниз.
Рота рассыпалась по склону, грохали взрывы гранат; над высотой выло и трещало.
Передние из автоматчиков уже приближались к мостку, другие забирали в сторону,
Но вот сквозь визг пуль и треск очередей приглушенно, как неведомо из какой дали, донесся из-за речки знакомый надсадный крик:
— Стой! Стой! Такую твою… Стой!
Васюков встрепенулся, вскочил и бросился навстречу этому крику.
— Стой!.. Стой!
Это кричал Ананьев!
Без шапки, в распахнутой шинели, с пистолетом в руке он метался между бойцами по склону, пытаясь задержать беглецов и одновременно догнать передних, чтобы с ними остановить всю роту.
— Стой! Стой!
— Сто-о-ой! — не своим от ожесточения голосом заревел и Васюков, подбегая к мостку. По его бревнам навстречу мчались двое бойцов, вид их был довольно растерянный. Крича страшным голосом, Васюков одной рукой затряс автоматом, и бойцы, кажется, что-то поняли. Метнувшись от близких ударов пуль, они торопливо упали за насыпью. Туда же бегом кинулись те, что вылезли из речки. С их мокрых шинелей ручьями лилась вода.
Два пулемета на высоте, захлебываясь, извергали потоки пуль. Очереди, каждая третья пуля в которых была трассирующей, жалили землю, снег, воду в реке, брызгали снегом и грязью.
Ананьев выскочил из речушки едва не последним — грязный, мокрый, с зажатым в руке пистолетом, затвор которого застопорился в заднем положении, выдвинув вперед тонкий вороненый ствол. Пулеметная очередь обдала его брызгами грязного снега, но он даже не уклонился от нее — одним махом взлетел на обмежек, и Васюков подался ему навстречу. Командир роты, однако, даже не взглянул на него. Темное его лицо было искажено гневом, по щекам стекал пот. Грудь и живот старшего лейтенанта были в грязи, шинель сбоку распорота. Он подбежал к насыпи и, увидев бойцов, беспорядочно залегших на откосе, с ожесточением закричал:
— В цепь! В цепь!
Его тут же послушались, несколько человек поднялись и, пригнувшись, отбежали, чтобы залечь пореже. Нисколько не укрываясь от пуль, которые взвывали вверху, Ананьев проследил за бойцами, затем оглянулся в другую сторону и крикнул:
— Васюков!
Васюков без слов вскочил с откоса и, сиганув через лужу, бросился к командиру.
— Васюков, всех — в цепь!
Не оглядываясь, Васюков помчался короткими перебежками, то и дело плюхаясь в мягкий подтаявший снег, через десять секунд вскакивая снова. Сначала с высоты по
Еще один бросок — и Васюков укрылся за ольшаником. Крайние в цепи автоматчиков взвода Пилипенко, расползшись по обмежку, начинали окапываться, Васюков подбежал и растянулся возле одного из них, что невозмутимо лежал, широко раскинув ноги. Кажется, он что-то жевал.
— Где Пилипенко?
Боец молча кивнул в сторону и натянул на затылок ворот шинели.
Пригибаясь за голым, местами довольно-таки густоватым кустарником, Васюков побежал вдоль цепи и вскоре вместо Пилипенко в какой-то впадине-ямке наткнулся на лейтенанта Гриневича.
Замполит был ранен и, откинувшись на локте, со страдальческим видом лежал на боку. Брюки его были сдвинуты к коленям, незнакомый боец в телогрейке, склонившись над лейтенантом, поспешно и неумело бинтовал тому бедро и низ живота. Руки плохо слушались бойца, бинт закручивался, и Гриневич раздраженно покрикивал:
— Да сильней ты затягивай! Кровью сплыву.
— Сейчас, сейчас!..
Васюков вбежал в ямку и опустился рядом.
Лейтенант коротко из-под каски взглянул на него и поморщился.
— Сволочи! — выдавил он. — Что натворили! Дразнили с одного бока, а ударили с другого.
— Командир роты приказал: всем в цепь! — сказал Васюков.
Гриневич приподнялся на локте:
— Беги, передай Пилипенко. И чтоб ни шагу назад! А то на склоне положит всех.
Васюков было поднялся бежать, как увидел поодаль старшину — громко ругаясь, тот гнал в цепь трех бойцов, которых вернул, наверно, от самого пригорка.
— Гэть! Гэть, вашу мать! Я вам покажу тикаты!
Автоматчики в цепи не стреляли, прекратили огонь и немцы.
Пилипенко устало пробежал еще немного, пока от немцев его не заслонил кустарник, затем по взмежью свернул в сторону замполита.
Однако не успел старшина добежать до впадины-ямки, как с другой стороны послышалось торопливое чавканье ног, все оглянулись — решительной походкой сюда направлялся Ананьев. Он по-прежнему был без фуражки, в наспех застегнутой на пару крючков шинели, сбоку которой непривычно болталась знакомая планшетка Ванина.
Командир роты вдруг остановился над ямкой, будто неожиданно для себя наткнулся на нее.
— Ну! — произнес он тоном, от которого у всех похолодело внутри. — Что расселись? Что расселись, так вашу мать!
Бегите дальше! Драпайте к чертовой матери!
Он уставился в какую-то точку у ног замполита и стоял так, вызывающе грозно возвышаясь над всеми. Гриневич, автоматчик, который перевязывал замполита и теперь без дела ерзал внизу, потный, усталый Пилипенко, что на беду как раз сунулся сюда, — все молчали.
— Почему драпанули? Драпанули почему? Я вас спрашиваю, старшина Пилипенко!