Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9
Шрифт:
«Проклятый сумасшедший, почему я не убил его? — в отчаянии думал Иван. — Все они сволочи, одного поля ягоды…»
Они минуют поворот потока, выбираются на открытое место. Иван падает на колени, оглядывается, внизу лежит луг и на нем сквозь редеющий туман становятся видны немцы. Неширокая тень их приближается к тому месту, где беглецы только что провели ночь.
Они снова бегут вверх. Немцы еще не замечают их. Иван прихрамывает, Джулия изо всех сил старается не отстать от него.
Шумно дыша,
— Иванио, нуга?
Он проволакивает ногу по траве, стараясь ступать как можно естественнее, но это ему плохо удается, и Джулия бросается перед ним на колени.
— Иванио, надо вязать да? Я немножко вязать да? Он решительно отрывает ее руки.
— Не надо! Давай быстрей!
— Болно, да? Болно? — спрашивает она с тревогой в огромных глазах. От усталости под полосатой ее курткой бешено ходит грудь, вскинутые над глазами жесткие брови нервно дрожат.
— Ничего, ничего…
Превозмогая боль, он торопливо ковыляет дальше, Джулия, поминутно оглядываясь, бежит следом.
— Иванио, амика, ми будет жит? Скажи, будет? — в отчаянии спрашивает она. Оглянувшись, он встречается с ее взглядом, в котором столько мольбы и надежды, что он отвечает:
— Будем, конечно! Быстрее только…
— Иванио, я бистро. Я бистро. Я карашо…
— Хорошо, хорошо…
Они добегают до верхней границы луга, ищут начало тропинки, которая ведет с перевала. Но тропы нет. Тем временем облако совсем сползает с луга, заметно светлеет. Выше на крутом склоне они обнаруживают заросли горного стланика и направляются к нему.
«Черт! Неужели не вырвемся? Неужели увидят? Этого не должно быть!» — успокаивал себя Иван. Имея уже немалый опыт побегов, он понимал всю сложность такого положения и знал, что если немцы обнаружат их, то уже не упустят.
Хромая, Иван лезет вверх. Джулия не отстает. С окровавленными ступнями она лезет чуть впереди от него, и, когда оглядывается, он видит на ее лице такую решимость избежать беды, какой не замечал за все время их бегства из лагеря.
— Иванио, скора, скора!..
Она уже торопит его. Иван сжимает зубы, его нога все более наливается тяжестью и болит. Украдкой он поднимает разорванную штанину и сразу же опускает — таким нехорошим кажется ему посиневшее распухшее колено.
А тут как на беду последние клочья облака проплывают мимо и совсем открывают край луга, сдержанно зардевшийся маками. И сразу же из тумана выскальзывает одна, вторая, третья — темные, как камни, фигуры немцев. Человек восемь их устало бредут вверх по лугу, настороженно вглядываясь в склоны гор.
Дальше уже нечего скрываться…
Иван бросает наземь тужурку и опускается на одно колено. Рядом опускается Джулия. От усталости несколько секунд они не могут произнести ни слова
А немцы вдруг загалдели все разом, кто-то из них вскидывает вверх руку, указывая на беглецов; доносится зычный голос команды. Посреди цепи тащится человек в полосатом со связанными за спиной руками — это сумасшедший. Его толкают в спину два конвоира. Немцы с гиканьем бросаются вверх.
— Ну что ж, — говорит Иван. — Ты только не бойся. Пусть идут!
Он надевает в рукава тужурку и достает из ее кармана пистолет. Джулия застывает в унылом молчании, брови ее смыкаются, на лицо ложится тень упрямой решимости.
— Пошли! — бросает он. — Пусть бегут — запарятся.
— Шиссен будэт? — удивленно спрашивает Джулия, будто только сейчас поняв, что им угрожает.
— Стрелять далеко.
Немцы пока не стреляют, лишь кричат свое «хальт!» Но беглецы торопливо поднимаются выше к зарослям стланика. Джулия вдруг оживляется, видно, она пережила свой страх и опять становится подвижной и бесстрашной.
— Пусть шиссен! Пуст! Я не боялся.
Оглядываясь, она подскакивает к Ивану и хватает его руку.
— Иванио! Эсэсман шиссен — ми шиссен. Ми нон лягер, да? Он решительно двигает бровью.
— Конечно. Ты только не бойся.
— Я нон бойся! Руссо нон бойся — Джулия нон бойся.
Наконец они добираются до стланика, но прятаться в нем уже поздно.
Осыпая ногами песок и щебень, хватаясь руками за колючие ветки, Джулия первой взбирается на край крутой осыпи и останавливается. Иван, с усилием занося больную ногу, карабкается следом. На слишком крутом месте у самого верха он просто не знает, как ступить, чтобы выбраться из-под кручи. Тогда она, став на колени, подхватывает его под мышки и помогает взобраться на кромку обрыва.
— Скоро, Иван! Скоро! Эсэс!
Действительно, немцы уже нагоняют их. Некоторые уже карабкаются по крутизне. Последним бредет сумасшедший. Кто-то из передних, увидев их возле стланика, закричав, выпускает длинную очередь из автомата. Выстрелы, протрещав в утреннем воздухе, гулко несутся по далеким ущельям.
Джулия содрогается, но вдруг, почувствовав себя живой и невредимой, возбужденно кричит.
— Сволячи эсэс! Фарфпюхтэр эсэс! Швайн! Никс эршиссен, ага!
Лицо ее загорается злым озорством, голос бесстрашен и звонок от негодования.
— Брось ты! — говорит Иван. Но она уже не может сдержаться.
— Гитлер капут! Гитлер кретино! Arа! Ну, шиссен, ну!
Немцы выпускают еще несколько очередей. Но беглецы значительно выше их на склоне и пули не долетают.
— Шиссен, ну кретино! — кричит Джулия.
Она раскраснелась от бега и азарта, глаза ее горят злым черным огнем, короткие густые волосы на голове ворошит ветер. Видимо, исчерпав весь запас бранных слов, она хватает изпод ног камень и, неумело размахнувшись, швыряет его вниз.