По следам преступления
Шрифт:
«Раскрытие всех трех преступлений, совершенных в различных городах опытными ворами-рецидивистами… потребовало больших трудов и огромного розыскного опыта, так как во всех трех делах имелись лишь косвенные улики и установить общую связь между этими тремя преступлениями удалось лишь благодаря тесному сотрудничеству органов дознания и розыска Петрограда, Ростова на-Дону и Харькова».
Когда следователь в последний раз, перед тем как закончить дело, допрашивал Гришку-тряпичника, он обратил внимание на то, что лицо его время от времени подергивалось в судорогах. Он поинтересовался причиной этого.
— А как вы полагаете? — ответил Гришка-тряпичник. — Наша работа разве не нервная?
Алчные души
В архиве Ленинградского городского суда есть уголовные дела, на обложках которых написано: «Хранить вечно». Что же это за дела? Может быть, речь идет о каких-то особых преступлениях, сведения о которых необходимо сохранить в назидание потомству? Ничего подобного! И тем не менее их решили оставить на вечное хранение. Пусть о них помнят наши внуки и правнуки…
Раскроем же папки, вдохнем запах старой бумаги. Уже несколько поблекли, выцвели, порыжели от времени чернила. Хрупким, ломким стал сургуч, которым скреплены приложенные к делам конверты с документами. У следователей, которые вели эти дела, не всегда имелись форменные бланки. Иные протоколы допросов и акты зафиксированы на самой обыкновенной писчей бумаге, разлинованной от руки. Некоторые листы прожжены. Папирос тогда не было, курили махорку. Тлеющие крошки падали из самокруток. Вот они-то и оставили следы на бумаге…
Перед нами уголовные дела периода блокады Ленинграда. Они сохраняются как память о незабываемых днях, которых было девятьсот. Читаешь их, и перед взором возникают затемненные дома, зенитные орудия на Марсовом поле, огороды на берегу Лебяжьей канавки, памятник Петру Первому — знаменитый Медный всадник — в защитном слое из песка и досок, трамвайные вагоны, пробитые осколками снарядов, с фанерой в окнах вместо вылетевших при бомбежках стекол, закопченное от пожара здание Гостиного двора и надписи на стенах домов: «Граждане! Во время артиллерийского обстрела эта сторона улицы наиболее опасна».
И еще вспоминается зима 1941 года, когда к страданиям людей от голода, бомб и снарядов присоединились другие, вызванные холодом, отсутствием света, воды.
Но Ленинград не сдавался. Он жил и боролся. Ему удалось сдержать натиск врага.
В том, что ленинградцы мужественно стояли все девятьсот дней осады, сыграл свою роль не только высокий моральный дух защитников города, но и строгий, в буквальном смысле этого слова революционный порядок. Его помогали наводить милиция, прокуратура, суды. В условиях фронтового города прокуратура именовалась военной, а суд — трибуналом. Вместе со всеми защитниками города их работники голодали, страдали от холода, но даже в самые тяжелые дни неукоснительно выполняли свои обязанности.
Самым тяжким злодеянием в дни блокады было хищение продуктов. Хлеб, сахар, масло, мука являлись в ту пору для ленинградцев более чем драгоценными: ведь они доставлялись в осажденный город через Ладожское озеро — по легендарной Дороге жизни, под обстрелами и бомбежкой. «125 блокадных грамм с огнем и кровью пополам», — писала известная советская поэтесса Ольга Берггольц.
Да, хлеб, как и все продукты питания, доставался ленинградцам нелегко, порой ценой жизни. Он был источником сил, и его оберегали более тщательно, чем золото. Подбиралась каждая крошка. И только выродок, потерявший совесть, мог протягивать к хлебу нечестную руку, красть его у своих же товарищей.
За
Кого и за что судили тогда?
…27 октября 1943 года милиции стало известно, что продавщица булочной Елизавета Темнова занимается спекуляцией. В тот же день, под вечер, в дом № 6 на улице Салтыкова-Щедрина, где жила Темнова, пришли старший лейтенант милиции Шестаков и оперативный уполномоченный Якименко. Они предъявили Темновой постановление о производстве обыска. Но начали его не с квартиры, а с сарая, где Темнова хранила дрова. Жиденький свет электрических фонариков выхватил из темноты штабеля отсыревших поленьев. Когда Шестаков и Якименко разобрали их, то обнаружили за дровами возле стенки ящики с водкой — шестьдесят один литр. Немало бутылок со спиртным оказалось и в находившемся тут же старом сундуке.
Затем обыскали квартиру из двух комнат. Это было типичное жилье блокадных лет. На окнах — наклеенные крест-накрест бумажные полосы: считалось, что расположенные таким образом полоски бумаги лучше предохраняют стекла от взрывной волны во время бомбежек и обстрелов. В одной из комнат — низенькая железная печка-«буржуйка». Длинная узкая труба тянулась от нее через всю комнату и выходила в форточку. Такие трубы можно было видеть на всех этажах дома.
В октябре в Ленинграде темнеет рано. Поэтому, прежде чем зажечь свет, сотрудники милиции, согласно правилам фронтового города, опустили плотные, черные шторы, замаскировали окна. Обыск и тут не был напрасным: Шестаков и Якименко обнаружили объемистый бочонок с пивом, пять буханок хлеба, большое количество шоколада, конфет и яичного порошка, называвшегося «меланжем». Вряд ли все эти продукты были приобретены Темновой законным путем — на продовольственные карточки. Кроме того, сотрудники милиции нашли у нее золотые вещи: перстни, кольца и даже монеты царской чеканки.
— Придется вам, гражданка Темнова, пройти с нами и дать объяснения, — сказал Шестаков.
В милиции на вопрос, откуда у нее столько продуктов, особенно водки, Темнова ответила:
— Шла я как-то по Литейному проспекту. Около дома номер двадцать восемь меня окликнул шофер грузовой машины и спросил, не нужна ли мне водка. Я поинтересовалась, сколько будет стоить. Он назвал цену. Она оказалась подходящей. Вы, конечно, знаете, товарищ следователь, что такое в наше время водка? Ее можно обменять на продукты. Поэтому я сказала шоферу, что возьму у него семь ящиков. Он поехал ко мне домой и сгрузил водку в сарай. Чтобы ее у меня не украли, я поставила ящики за дрова. Шоферу дала деньги, пальто, отрез темно-синего материала и еще пятнадцать пачек папирос. В последний момент шофер передумал и один ящик забрал обратно. Фамилия его — Чистяков. Больше я ничего о нем не знаю… Бочонок с пивом? Да, его тоже дал тот же шофер. Продукты? Это лично мои. Мне их прислали из деревни. В общем, я считаю себя виновной только в том, что купила незаконным путем водку, больше ни в чем.
Допрос закончился. Продавщице дали ручку, и она написала:
«Протокол записан с моих слов правильно и мной подписан. Темнова».
Когда она ушла, следователь вздохнул и, обращаясь к сидящим в комнате товарищам, сказал:
— Видимо, с этим делом придется повозиться весьма изрядно.
Один из следователей растопил маленькую круглую печку, поставил на нее кофейник, и вскоре все присутствующие пили из кружек коричневатый водянистый напиток, который только при большом воображении можно было назвать «кофе». Попутно обсуждали показания Темновой. Правду она говорит или лжет?