По ту сторону тьмы
Шрифт:
Прежде чем приступить, я провожу кончиками пальцев в перчатках по лбу юноши. Кожа приобрела пепельный оттенок; я осторожно провожу пальцами вверх к линии волос, где обнаруживаю короткую стрижку.
Голос мой едва уловим:
— Мне очень жаль, милый, но я вынуждена это сделать.
В горле саднит и ощущается скованность.
— Теперь ты там, где больше ничто никогда не сможет навредить тебе, Деметрий.
Сделав аккуратный надрез, я продолжаю свой привычный ритуал с телами, которые вскрываю.
Разговариваю
Знаю, звучит причудливо — и довольно дико, — но, клянусь, временами я ощущаю их дискомфорт. Их обеспокоенность. Стремление как-то утешить их — меньшее, что я могу сделать, тем более я ответственна за вскрытие и извлечение их органов.
Часто информирую их, когда собираюсь что-то извлечь или нахожу что-то — и всё в таком духе. Микродиктофон с голосовым управлением, который я цепляю на себя во время вскрытия, записывает мои бредни; гарантируя, что я не упущу ни одной детали при вскрытии.
— Я смутно помню себя в твоём возрасте, Деметрий, — слегка улыбаюсь, — я любила играть с куклами, ещё сооружать всякое из крутых камней, палок и прочего, что попадалось под руку.
Мгновение спустя я ласково добавляю:
— Ты отлично справляешься, дружище. Твоя грудная клетка открыта, и я вижу твоё маленькое сердечко.
Делаю паузу и собираюсь с мыслями. Как правило я абсолютно профессиональна, но проводить вскрытие ребёнка — не самое обычное для меня дело.
Не помогает и то, что сначала я должна извлечь пулю, застрявшую в маленьком органе.
— Ох, милый, — шепчу с трудом, — если бы только у этой проклятой пули была иная траектория…
Осторожно вынимаю пулю из сердца, кладу её в маленький контейнер для хранения, и она тихонько звякает о нержавеющую сталь.
— Спасибо. Теперь я чувствую себя лучше.
Я вскидываю голову, и мой взгляд останавливается на мальчике, чьи мутные глаза теперь широко открыты и дико мечутся из стороны в сторону. Несколько раз моргаю, дабы убедиться в том, что мне не мерещатся странности, вызванные голодом.
Я ничего ему не сделала. Не спрашивала, как он умер, как бывало прежде, с другими. Так почему же он…
— Вы милая женщина. — Внезапно он хмурится, и его крохотные пальчики касаются верха моей руки в перчатке. — Вы так не думаете, но это так. Вы избавили меня от боли, — пальцы на моей руке ослабевают. — Мне пора. Скажите моей маме, чтобы она заглянула в мою синюю папку.
Мне удаётся вымолвить:
— Непременно, — голос дрогнул.
Приросшая к месту, словно ноги сделались цементными, я не свожу глаз с его лица, которое возвращается к безмятежному состоянию. Время, казалось, застыло, и не хотелось отводить от него взгляд, хотя, по существу, знаю, что теперь он покинул насовсем.
Когда я смотрю на его маленькую руку, на пальчики, которыми он коснулся меня, я не могу устоять и ненадолго накрываю своей ладонью
Речь его была ясной и чёткой: не была искажённой и трудной для разбора. Кроме того, моя энергия полностью не иссякла, и мышцы не походили на месиво. Напротив, чувствую себя почти… обновлённой. Возможно, причина в том, что у меня есть поручение, которое я должна выполнить от имени Деметрия.
Мой желудок громко урчит, напоминая, что мне ещё предстоит завершить основную часть вскрытия.
Машинально проделываю все действия и всё записываю надлежащим образом. Позднее, когда я перематываю свой диктофон на время, когда Деметрий заговорил, там ничего, кроме моего голоса, не было. Так же, как и ту ночь, когда я проводила вскрытие Наоми и Лео.
Никаких записей — любых доказательств произошедшего — не было.
Собираю свои вещи, когда заканчиваю рабочий день. Заметив увесистую кучу салфеток, о которой ранее позабыла и которые были в пакете с моим несъедобным сэндвичем, я захватываю их.
Эти салфетки — хорошие и плотные, и я частенько держу парочку в машине на всякий пожарный. Сворачивая, я кладу их во внешний карман рабочей сумки, чтобы не запамятовать и закинуть их в бардачок.
Выключаю свет и запираю всё, в то время как на задворках моего разума маячит просьба Деметрия.
— Скажите моей маме, чтобы она заглянула в мою синюю папку.
Я записала адрес его матери и настрочила небольшую записку, которую планирую подкинуть в её почтовый ящик. Понятия не имею, что может быть в его синей папке, но ему, очевидно, важно, чтобы его мать обнаружила её.
После поездки верх на лифте к парковке, я благодарна, что она пуста и мне не нужно вести вежливую светскую беседу. Я стягиваю резинку для волос и провожу по ним рукой, с облегчением вздыхая от того, что они наконец-то не стеснены.
Мой желудок вновь громко протестует против опустошённости, и я прижимаю руку к животу, молча обещая поесть, как только доберусь до дома.
Меня окружает непривычно тёплый вечер, как только я выхожу из лифта наружу.
И вот тогда я это ощущаю. На меня вновь обращён взгляд. От покалываний в задней части шеи меня пробирает дрожь.
Оглядываюсь вокруг, задаваясь вопросом, не разыгралась ли моя паранойя, изучая тени, отбрасываемые множеством припаркованных автомобилей. Несколько фонарей, раскиданных по территории, не в состоянии озарить каждый «уголок и трещинку».
Первая мысль — Пол решил тут подождать меня, однако я не замечаю, чтобы кто-либо слонялся. Выпрямив спину, я быстрым шагом направляюсь к своей машине. Тёмные тонированные окна, препятствующие невыносимой дневной палящей жаре, в вечерние часы окрашиваются в зловещую и таинственную картину.