По ту сторону тьмы

Болдт Р. С.

Он, видимо, всё понял по выражению моего лица, так как убирает руку от моего рта, в то время как его собственный кривится в раздражении.

— Мне нужно, чтобы ты подбросила меня до моей машины. Она припаркована за углом.

Часть мышечного напряжения сходит.

— Ох. Ладно. Это я могу, — поворачиваюсь, чтобы вставить ключ в замок зажигания; бросаю на него колкий взгляд. — Обещаешь, что не убьёшь меня и не выкинешь моё тело в какое-то там озеро, кишащее аллигаторами?

Он смотрит прямо перед собой, челюсть сжата.

—

Никаких обещаний, если ты и дальше будешь болтать без умолку. А теперь веди тачку, рыжая.

Одариваю его презрительным взглядом, — так как, очевидно, мистер Бандюган выявляет мою мелочную инфантильную сторону, — прежде чем осторожно выезжаю с парковки и сворачиваю на улицу Понсе де Леон.

— Остановись вон там, у Мустанга.

Останавливаюсь рядом с элегантным блестящим чёрным автомобилем, и нажимаю на кнопку аварийных огней, ожидая, пока Бронсон выйдет из машины.

Он слегка поворачивается и тянется ко мне, и на долю секунды у меня перехватывает дыхание. Однако ко мне мужчина не прикасается. Он кладёт руку на мой подголовник и наклоняется ближе, разглядывая меня, словно я, только что обнаруженное им, странное существо.

— Я не до конца понял тебя. — Его глаза прищурены, когда он внимательно изучает меня. — Мне известно лишь, что кто-то охотится на тебя. Причём неизвестно кто.

— Я — никто, — пожимаю плечами, — если то, что ты говоришь — правда, то совсем скоро они поймут, что я не представляю угрозы.

Он укоризненно качает головой:

— Если Наоми и Лео были убиты, тот факт, что ты пришла сообщить мне об этом, сделал тебя угрозой для них.

Отпустив подголовник, он отодвигается, чтобы открыть дверь со своей стороны. Кажется, Бронсон колеблется, прежде чем наконец произнести:

— Будь осторожна с теми, кому доверяешь, рыжая.

Он захлопывает дверь, не оборачиваясь, и исчезает в своей машине.

Его слова эхом отдаются в мыслях, но вскоре назревает вопрос.

Можно ли ему доверять?

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

БРОНСОН

Моя Abuela² всегда была ночной совой, потому я не удивлён, когда, подъезжая к дому, вижу, что свет включён. К тому времени, как я подхожу к двери, она уже распахивает её.

Её тёмные глаза прищуриваются, когда она мне улыбается:

— У меня возникло предчувствие, что ты заглянешь, но я не знала, когда.

Фартук повязан вокруг талии, она протягивает руки. Я подхожу к ней и целую в обе щеки.

— Проходи, проходи. — Она заводит меня внутрь, и меня тотчас обдает ароматом ropa vieja³, блюда из измельчённой говядины. Это, бесспорно, одно из моих любимых блюд, которые она готовит, что напоминает мне — весь обеденный перерыв я проработал, будучи пиздецки занятым для выделения времени «на поесть».

Закрываю

за собой дверь и следую за ней на кухню, где восхитительный запах усиливается.

— Подумала, ты голоден, поэтому, вот, приготовила для тебя. Садись, садись.

Усаживаюсь за её кухонный стол, и она радостно напевает, накладывая здоровенную порцию ropa vieja с чёрной фасолью. Благодарю её, когда она ставит передо мной тарелку со стаканом воды. Как только она садится напротив, я принимаюсь за еду и от благодарности практически стону.

Abuela гордо восседает, покуда я поглощаю свой ужин, и не говорит до тех, пока я не откидываюсь на стуле с довольным вздохом. Она отодвигает мою тарелку на другой край стола.

— Ну… — складки, растянувшиеся от внешних уголков её глаз и рта, углубляются от беспокойства. — Нечто тёмное назревает.

— Abuela… — изнеможение невозможно не заметить; в моём голосе прозвучали нотки «мы можем сейчас не обсуждать это?».

— Бронсон, ты же знаешь, я не могу это проигнорировать.

Потянувшись через стол, она накрывает мою руку своей. Мой взор обращён на её морщинистую кожу, напоминая мне о том, чего не хочется признавать: она стареет, и никакой грёбанной гарантии, сколько ещё времени у меня с ней в запасе.

Ей может и восемьдесят девять, но глядя на то, как она постоянно хлопочет, на её лучезарные улыбки и отсутствие жалоб на боли и недомогания, легко об этом забыть.

Молчу, смирившись с тем, что она обычно делает всё по-своему. И я точно знаю, чего она хочет.

Она быстро сжимает мою руку; улыбка на её губах — единственная, благодаря которой я никогда не сомневался в том, что я любим.

Эта женщина никогда не осуждала меня за принятые решения на протяжении многих лет. За кровь на моих руках. За насилие. За то, что стал таким монстром. Она понимает.

Именно поэтому я потворствую ей.

Она отводит руку и достаёт колоду карт. Она утверждает, что они помогают ей преодолеть непростые времена. Я, лично, не ведусь на подобное дерьмо, однако делаю это, потому что люблю её. Скорее перережу себе горло, чем проявляю к ней хоть малейшее неуважение.

С закрытыми глазами она какое-то время держит карты, прежде чем глубоко вдохнуть и выдохнуть. Тёмные глаза встречаются с моими, когда она тасует и разделяет карты на три стопки, складывая затем в одну.

В её глазах мелькает некая спешка, однако я не понимаю, почему. Когда она раскладывает карты, я устраиваюсь поудобнее на стуле, ожидая, пока она выберет какую карту или козыри перевернуть.

— Это тебе.

Хмурюсь:

— В каком смысле «это мне»?

Она жестом указывает на множество карт, разложенных на столе лицевой стороной вниз:

— Тебе предстоит выбрать.

Меня охватывает тревожное ощущение, ибо прежде она никогда не просила меня этого делать. В предыдущие разы выбирала она.